Читаем У стен Ленинграда полностью

Батальон майора Круглова шел в авангарде полка. Строева нагнала меня и подала новенький трофейный маскировочный костюм:

- Я взяла у старшины, а то наши порвались.

- Сергея видела?

- Видела, он обещал прийти.

Навстречу нам шла группа пленных под конвоем двух советских автоматчиков.

- Ребята, где вы их прихватили? - спросил кто-то.

- У Каськова. Только это не немцы, а мадьяры. До главных еще не добрались, они прикрывают свое отступление венграми и румынами.

Батальон подошел к лесу и остановился. Вперед ушли разведчики. Самое страшное на войне - это засада: вот-вот наткнешься на нее. По лесу шли с оружием наготове. На опушке, будто тень, замелькал между деревьями человек в штатском и скрылся в ельнике. Круглов поднял руку. Батальон быстро сошел с дороги, изготовился к бою в ожидании нападения противника.

- Иосиф, это не партизаны? - спросила Строева.

- Не знаю, Зина.

- Партизанам от нас незачем прятаться, - вмешался в наш разговор незнакомый автоматчик.

- Не надо гадать, разведчики все выяснят, - ответил его сосед, держа наготове автомат.

Вдруг мы увидели, как, спотыкаясь, пробежала через прогалину старая женщина, а за ней мальчуган лег двенадцати - четырнадцати. Они остановились на обочине дороги и радостными глазами смотрели на советских бойцов. Женщина, тяжело дыша, прижимала руки к груди, улыбалась. По ее бледному исхудалому лицу катились слезы. Она не вытирала их. Рядом с ней стоял мальчуган; горящими глазенками осматривал он проходивших мимо бойцов.

Вдруг женщина, словно вспомнив что-то очень важное, взмахнула руками и, прижав их к груди, громко закричала:

- Сыночки! Родненькие! Не ходите по этой дороге, по ней давеча немцы что-то набросали!

Мальчуган с решительным видом подошел к майору Круглову и тонким голоском заговорил:

- Это фашисты мины понаставили. Я сам видел. Ночью я высыпал ведро золы на том месте, где они начали минировать.

Круглов дружески положил руку на плечо мальчику:

- Тебя, бесстрашный, как звать?

- Шура.

- Скажи, Шура, немцев в деревне много?

- Больше сотни будет, у них там две пушки и много пулеметов "гачкис".

- А ты, Шурик, не посоветуешь, как нам незамеченными поближе к деревне подобраться?

- Идемте, я проведу.

- Нет, дружище, ты расскажи, а мы сами дорогу найдем.

Мальчик, почувствовав, что с ним, как со взрослым, советуется командир, оживился, повеселел. Он шмыгнул носом, глазенки радостно заблестели. Энергично сдвинув старенькую шапчонку на затылок, сказал:

- Да я вас, дяденька, провожу. Вон у дороги стоит береза, видите? Ну вот, от нее до деревни километра полтора будет.

- Вижу.

- Ну вот, слева от нее овраг, в нем еще гестаповцы евреев расстреливали, по нему и дойдете до околицы деревни, там мин нет и немцы не увидят. Я, дяденька, мигом проведу вас.

- Спасибо, Шурик, за совет. К фашистам мы сами подберемся, а ты побереги бабушку.

Строева подошла к мальчугану и спросила:

- Шурик, а как ты узнал, что это мы идем?

- Еще бы не узнать! Фрицы ведь так смело не ходят, они все больше на машинах разъезжают, а если пешком идут, так с собаками, а вы что? Идете как дома, вот и узнал.

Зина, увидев покрасневшие, как гусиные лапки, руки Шурика, сняла свои рукавицы и подала их мальчугану:

- Надень, герой, а то ручонки отморозишь. Мальчик, прижав руки к груди, отступил на шаг от Строевой и медленно покачал головой:

- Не возьму, тетенька! Как же вы голыми руками винтовку держать будете? А я - что? Вот так могу, - он сунул руки в рукава старенького пальто, глядя ясными глазами на русскую девушку-солдата.

Зина спросила:

- А ты где живешь?

- В лесу.

- Как в лесу?

- Очень просто. Как стали гестаповцы наших деревенских в Германию угонять, я и бабушка ночью убежали в лес. Я еще летом землянку построил, дров заготовил, картошки и соли припас.

- А где твои папа и мама?

- Папа на войне, а маму немцы к себе угнали.

Бойцы окружили тесным кольцом Шурика и его бабушку. Каждому хотелось сказать приветливое слово первым советским гражданам, с которыми довелось встретиться на освобожденной от немцев земле. Но мы очень спешили: на околице Местанова наше боевое охранение уже завязало перестрелку с противником. Эта маленькая худенькая фигурка русского мальчика и его выразительные с хитринкой глазенки остались жить в моей памяти на всю жизнь. А его напутственные слова и теперь звучат в ушах:

- Товарищи! Будьте осторожны, фашисты очень злые!

Как только завязалась перестрелка на околице Местанова, Круглов приказал первой роте обойти немцев с запада, третьей - с востока и окружить их в деревне, а нам, снайперам, вести бой с вражескими пулеметчиками и снайперами.

Одна за другой роты скрылись в лесу. Снайперы попарно разошлись в разные стороны и по полю стали подбираться ближе к Местанову. Зина и я, дойдя до березы, указанной Шуриком, залегли. Впереди простиралась снежная равнина, отделявшая нас от селения.. Увидеть солдата, одетого в маскировочный костюм, отсюда было невозможно. Нужно было подобраться к деревне хотя бы на пятьсот - шестьсот метров, чтобы увидеть, откуда немцы стреляют.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное