У стен Ленинграда

Проходя по улицам города, я видел, с какой заботливостью горожане готовились к третьей военной зиме: они заколачивали досками и листами фанеры выбитые снарядами окна, двери, ставили заплатки на крышах и фасадах домов. На окраинах города, где еще сохранились деревянные дома, ленинградцы разбирали их, заготовляли на зиму топливо. Из окна каждого жилого дома на улицы, словно руки, изогнутые в локте, высовывались железные рукава дымоотводных труб, а рядом с трубами виднелись вставленные в фанеру в виде форточек кусочки стекла для дневного освещения жилья. На улицах и во дворах - ни соринки. Придерживаясь северной стороны, настороженно шагали вдоль стен домов жители города.

В детском доме, где жил Володя, горел электрический свет, дети в теплых костюмчиках бегали по чистому, теплому полуподвалу. Я посадил сына на колени и увидел, что пальчики на левой руке у него разжаты. Значит, тетя Катя жива и невредима.

- Папочка, бабушка принесла мне вот этого мишку. Он пищит, только нажми ему на животик. А еще бабушка сказала, что скоро мы все - мама, ты, бабушка и я - будем жить вместе. Правда, папа?

Отвечать на такие вопросы ребенка было трудно, я лгал, только бы успокоить его маленькое, но чувствительное сердце:

- Верно, сынок. А это кто тебе такие хорошие ботиночки купил, а?

- Мама! - с восторгом ответил Володя. - Она сама не может прийти - у нее ножка болит, с сестричкой прислала.

Володя с детской гордостью показал и новенькие шерстяные носочки.

- Это тоже мама прислала, - добавил он.

На обратном пути к фронту я зашел в госпиталь навестить Зину, но встретиться с ней мне не удалось: госпиталь был на карантине.

Светало, когда я проходил мимо Пулковской обсерватории. В полуразрушенной стене стояла походная кухня. Из подвала вышел солдат с топором в руке, сладко зевнул, стал колоть дрова. Другой, постарше, в белоснежном фартуке, в старенькой, такой же чистой гимнастерке, вынес из подвала на плече свиную тушу, стал разделывать на деревянном чурбаке. Повар открыл крышку котла, опустил в него мясо, бросил в топку несколько поленьев и, отвернувшись в сторону, по-детски кулаком вытер глаза. Приглядевшись, я узнал его.

- Андрей Петрович! - окликнул я товарища. - Чайку горячего можно?

- Только сегодня без сахару! Пей, снайпер, на здоровье.

Мы искренне любили нашего повара, спокойного, неторопливого пожилого человека, всегда поспевавшего с горячим супом и добрым словом. Он как-то особенно глубоко чувствовал всю тяжесть нелегкого солдатского труда. Бывало, сядет он на ящик у плиты, и его голова, маленькая, кругленькая, словно втиснутая между широкими плечами, начинает опускаться на грудь, а он все-таки ждет. Когда бы ни приходил к нему голодный боец или командир, у него всегда находился котелок супа, кружка горячего чая. Нередко случалось: возвращаешься с передовой в поздний час ночи, и хочется заглянуть к Андрею Петровичу не только за тем, чтобы выпить кружку чаю, а просто посидеть с ним, перекинуться теплым словом. Солдат в поварской куртке никогда не спрашивал, откуда идешь, голоден ли, а просто ставил перед тобой котелок с кашей и усаживался рядышком, приговаривая:

- Кушай, кушай, небось измотался, ползая по буграм да канавам. Знаю, каково снайперское дело.

От этих теплых слов словно рукой снимало с плеч усталость. Случалось, кто-нибудь тут же засыпал у стола. Тогда Андрей Петрович осторожно отходил от уснувшего бойца.

- Ишь как умаялся, желанный ты мой, - покачивая круглой головой, говаривал повар и, сняв с себя телогрейку, укрывал плечи солдата. А сам, волоча по земле усталые ноги, уходил к плите, усаживался на ящик, по-мальчишески прикорнув возле еще теплых кирпичей, и дремал, поджидая запоздалого солдата.

Проходя по траншее, я заглянул в свой снайперский окоп. Там уже сидел у бойницы Сергей Найденов:

- Как сынишка?

- Растет.

- К Зине заходил?

- Карантин в госпитале, не пустили.

Сергей дернул меня за рукав:

- Глянь, как он, сукин сын, бежит.

Я увидел немца, бегущего по открытому полю к развалинам кирпичного дома. Найденов не успел выстрелить. Немец на мгновение приостановился, выбросил вперед руки, а затем всем корпусом наклонился вперед и, не сгибаясь, ткнулся лицом в землю. С некоторым опозданием до слуха долетел одинокий винтовочный выстрел.

- Фу ты, дьявол! Сидишь, сидишь, ждешь, а появится - так на тебе, из-под носа вырвут...

Найденов закрыл бойницу, взялся за кисет.

- Корчнова ты на обороне не встречал? - спросил Сергей.

- Нет, а что?

- В газете о нем напечатали: мол, здорово Сибиряк воюет. И фотография есть, во весь рост стоит Семен возле своей хлопушки.

Найденов полез в сумку за газетой, но не успел достать ее, как к нам в окоп пришел Бодров и весело заговорил:

- Вы что же, друзья мои, сидите с закрытой бойницей, а гансы разгуливают у вас под носом, а?

- А ты, Анатолий, не шуми, у нас не гансы, а другая порода: эсэсовцами величаются. Вот мы их и "приберегаем" на всякий случай.

- По такому случаю дай, Сережка, закурить.

- На, кури, да гляди усы не опали, ишь какие отрастил! Никак, в гвардейцы метишь?

- А что, хорошо?