У стен Москвы

— А-а… — женщина горестно махнула рукой, потом концом платка вытерла набежавшую слезу. — Лучше б уж не слушать нам это радио. Иной раз такое передают, что аж кровь застывает в жилах. То один город сдадут немцам, то другой… А то немец Москву бомбит… Разве же это порядок?

— Непорядок, Мария Григорьевна, большой непорядок… — ответил Воронов и направился к двери. — Степан Данилович в цехе?

— Та-ам. Третьи сутки из него не вылезает. Совсем рехнулся старый…

Выйдя из проходной, Воронов быстро зашагал по темному двору. Впереди виднелись силуэты огромных заводских корпусов. Мощно постукивал пневматический молот в кузнечном. Со стороны моторного цеха, натужно пыхтя, показался маневровый паровоз. Он тащил за собой целую вереницу открытых железнодорожных платформ, до отказа загруженных станками, электромоторами, разобранными кранами. У железнодорожной ветки Иван Антонович вынужден был задержаться и пропустить состав.

«Экая махина! — глядя на тихо ползущие товарные вагоны, думал он. — Месяц эшелоны уходят с территории завода, а все еще не закончили вывоз оборудования».

На одной из платформ Воронов увидел седого, сутуловатого человека. Тот тоже заметил Ивана Антоновича и соскочил с подножки.

— Ты что же это глаз не кажешь? — подходя к Воронову, спросил он и подал руку. — Нехорошо забывать родной цех. У народа вопросов всяких накопилось, а тебя днем с огнем, ночью с фонарем не разыщешь.

— Опять прорабатываешь, дядя Гордей?

— Ас вашим братом иначе нельзя. Пока в учениках ходил — слушался, а теперь…

Дядя Гордей был первым учителем, первым мастером Ивана Антоновича. Это он много лет назад ввел в свой цех застенчивого худощавого подростка — Ваню Воронова и начал учить ремеслу.

— Не сердись, дядя Гордей. Вчера целый день меня не было на заводе, потому и к вам не показывался. Как там у вас? Все уже вывезли?

— Где там! — махнул рукой мастер. — Дай бог к утру управиться… А что с фронта слышно, Иван Антонович?

— Вести пока малоутешительные. Ты куда сейчас?

— К главному инженеру.

— Потом приходи в механо-сборочный. Расскажу поподробнее.

— Добро. Мы всем цехом придем. Все равно, пока новые вагоны не подадут, делать нечего…

Воронов вошел в огромный механосборочный цех. Здесь в два ряда, справа и слева от железнодорожной линии, которая тянулась во всю двухсотдвадцатиметровую длину помещения, стояли поврежденные в бою танки, ждущие ремонта.

Откуда-то вылетела черноглазая девушка лет семнадцати и загородила ему дорогу. Она затараторила так быстро, что Воронов еле успевал улавливать смысл ее слов.

— Что случилось, Катюша? Да успокойся ты!

— Понимаете… Они совсем не слушают меня. Я им говорила, чтобы скорее шли в бомбоубежище, а они не слушают. А Колька Сычев… так тот даже мухой обозвал меня. «Отвяжись, — говорит, — муха, надоела!» А какая же я муха, если у меня противогаз и я дежурная? — И тут же, без всякого перехода, всплеснув руками, спросила: — Ой, а чего же это вы переоделись?..

Воронов не ответил: где-то неподалеку разорвалась бомба. Сильнее заработали зенитки. Катюша с тревогой поглядывала на застекленную крышу цеха и все ближе жалась к Воронову. Ей было страшно. Хотелось бежать в убежище, забиться в какой-нибудь угол, переждать. Но как же она убежит отсюда?! Ведь дежурная должна пример показывать. Вот если бы все пошли — и Воронов, и этот противный Колька, — тогда другое дело.

— Иван Антонович, ну скажите же им!..

— Боюсь, не послушают они меня, Катюша.

— Нет, вас они послушают. Я знаю.

Зенитки били уже где-то далеко. Потом и они смолкли. Объявили отбой воздушной тревоги.

— Вот видишь, все и кончилось, — сказал Иван Антонович.

Катюша отошла от Воронова. Проходя мимо молодого парня в серой ушанке, который работал вместе с Пастуховым, она бросила:

— У-у-у, злюка! Сыч несчастный!

Николай Сычев, который слышал, как она жаловалась Воронову, неприязненно посмотрел в ее сторону:

— Ябеда!..

Иван Антонович шел между рядами танков и с грустью смотрел на зияющие пробоины в бортовой броне, на разбитые гусеницы. «Неужели же так будет и завтра, и послезавтра?.. Неужели мы слабее немцев? — подумал он и сам же резко возразил себе: — Нет! Это неверно. Это не так… Мало у нас танков, вот в чем беда. Но их будет у нас больше, обязательно будет. Урал даст, и мы поможем. Будем работать еще лучше, чем работали до этого».

Но лучше работать, казалось, было невозможно. Возле каждого верстака, каждого танка хлопотали люди. Здесь были и рабочие в синих замасленных спецовках, и красноармейцы в ребристых танковых шлемах и темных комбинезонах.

Они почти не разговаривали между собой. Каждый молча делал свое дело. В одном месте молнией вспыхивали огни электросварки, в другом клепали что-то, в третьем натягивали на катки стальную многопудовую гусеницу, в четвертом снимали двигатель…

Воронов знал, что большинство из этих людей, несмотря на холод, усталость и недоедание, по нескольку суток не отходили от станков. Когда одолевал их сон, они ложились на верстаке или где-нибудь в углу и два-три часа отдыхали…

— Ну погоди же!.. — косо поглядывая вслед удаляющейся Катюше, сказал Сычев.