У войны жестокие законы

В первый раз за четыре года мы ужи пала в кругу семьи, из настоящих фарфоровых тарелок! Не обошлось без ста граммов и… конфузов. Когда мы четверо уселись за стол и перед нами появился дымящийся суп, двое из нас по солдатской привычке вытащили из-за голенищ сапог свои «кашеметы» (так мы называли ложки) и мигом опростали свои тарелки. Хозяева дружно рассмеялись. Особенно нам было неудобно перед хозяйскими дочками.

Непривычно и как-то странно звучали для нашего слуха забытые домашние слова «самовар», «кастрюля», «сковорода». Отвыкли мы от нормальной человеческой жизни!..

Не каждый из нас, фронтовиков-добровольцев, оставшихся в живых, сразу нашел свое место. Но пробивали себе дорогу напористо, по-солдатски.

Страшно хотелось учиться. Но как, где и на какие шиши? У меня, к примеру, отец пришел инвалидом, старший брат — весь израненный. Уезжать далеко от родительского дома также не имели морального права: как-никак всю войну нас ждали, и помочь старикам, кроме нас, было некому. С сестренок какой спрос? Вот и пришлось многим навсегда распрощаться с прежними мечтами.

Я рискнул поступить в Свердловское художественное училище. Дело в том, что, кем бы мне ни приходилось быть на фронте, карандаш и бумага всегда были при себе, и в свободные минуты я выпускал «Боевые листки», делал портретные наброски фронтовых друзей.

…За неполный учебный год удалось справиться с программой двух курсов. Но помешала всему болезнь — дали о себе знать волховские и ленинградские болота. Да и жить было не на что и негде: училище своего общежития не имело. Бывало, приходилось коротать ночи на Вокзале…

Волей-неволей пришлось вернуться в отчий дом в Краснотурьинск. Потом была партшкола, работа по призыву ЦК ВКП(б) в сельском райкоме партии — в числе коммунистов-восемнадцатитысячников, заочная учеба в Уральском госуниверситете.

В университете я встретил симпатичную и, как мне показалось, знакомую девушку, которая потом стала моей женой. Когда разговорились, понял: это была уже вторая наша встреча. Первая состоялась зимой сорок второго, на станции Кузино, где наш эшелон, следовавший из Свердловска в Москву, застрял. Стояли там три дня. Старшина наш с продовольственным аттестатом где-то затерялся, и мы кормились, как говорится, чем бог пошлет.

Вот здесь-то я и встретил голубоглазую, с льняными косичками, шестиклассницу. В корзине у нее аппетитно пахли картофельные оладьи. Долго ходил около нее, не зная, как начать разговор об обмене. Наконец, решительно протянул ей тридцатку и кусок мыла.

— Это же много, дяденька!

— А мне много и надо!

Девушка высыпала в подол моей шинели все содержимое корзины и протянула назад тридцатку. Но «дяденька» махнул рукой и побежал к своему эшелону, радешенький удачным обменом. Чудак, он полагал, что теперь еды ему хватит до самой Москвы! Но эшелон прибыл в Москву только через десять дней.

С тех пор прошло более сорока лет, а кажется, что было все это совсем недавно. Странно все-таки устроены мы: что было вчера — не помним, а вот события полувековой давности сохраняются в памяти удивительно прочно. Как сейчас, вижу перед собой связиста Женю Борисенкова, худого, длинного, с большими красивыми глазами и девичьими ресницами паренька, всегда выдержанного, справедливого. Мы с Женей остались живыми из всего нашего подразделения. Сейчас Евгений Пантелеймонович — видный советский ученый, доктор наук, профессор, директор Главной геофизической обсерватории имени Воейкова. Хоть я его, нынешнего, видел на фотокарточке, но представить все равно не могу. Нет для меня другого Жени Борисенкова, и все!

Все они — Женя Борисенков, Ваня Куршаков, Аня Бабушкина, Всеволод Диоров, добровольцы нашего полка, видятся мне сорок четвертым, сорок пятым годами.

В мае 1984 года в Свердловске, городе нашей боевой юности, где в сорок нервом обучались связисты и радисты нашего полка, состоялась встреча однополчан. Впервые за сорок с лишним лет увидел Аню Бабушкину-Кузнецову. Несмотря на преклонные годы и пережитое, она остается по-прежнему такой же женственной и внимательной к людям. Она у нас — секретарь совета ветеранов, и не было случая, чтобы мы не получили от нее праздничной поздравительной открытки. А ведь она еще и мать, начальник отдела крупного завода, председатель заводского комитета ветеранов партии, воины и труда!

Послесловие

Прав был мой отец! «К войнам, ребята, — говорил он нам, — всегда готовятся, их всегда ждут, но начинаются они всегда неожиданно и идут всегда не так, как их планируют».

Эти слова были сказаны накануне Великой Отечественной, в 1940 году. Мы тогда только-только выстроили в поселке свой дом, обзавелись радио (тогда оно было еще редкостью) и не пропускали ни одного международного обозрения. После прослушивания очередных последних известий нередко возникала семейная дискуссия. Инициатором ее был отец: