У «Волчьего логова»

Волынец свернул с дороги и прямо по полю быстро пошел прочь — куда глаза глядят. Удаляясь, он все ускорял и ускорял шаг, потом резко остановился и лег. Прислушался. Так оно и есть: пригнув голову, в его сторону осторожно шел Семен. «Дурак, за кем следить вздумал», — рассмеялся в душе Волынец. Откатился в сторону, противоположную той, куда направлялся Семен, притаился. Тот, проваливаясь ногами в пахоту, спешил, еще глубже втянув голову в плечи и пытаясь что-то разглядеть в фиолетовой темноте ночи. Когда он прошел, Волынец осторожно поднялся и пошел вслед, время от времени пригибаясь, чтобы разглядеть его силуэт на фоне звездного неба. Когда Семен останавливался, Волынец присаживался пониже. Так они с полчаса бродили по полю, пока Семен, убедившись, очевидно, что Волынец исчез, свернул круто к селу.

Он возвращался в Павловку. Волынец проводил его до самого дома Братковых.

Теперь Петро почти окончательно убедился, что это советские парашютисты. «У них должна быть рация. Прибыли они с каким-то заданием… Скорее всего их интересует секретный объект, что расположен в районе Стрижавки и Коло-Михайловки». О том, что это очень важный для немцев объект, Волынец знал наверняка.

Да тут и не надо быть очень догадливым. Во-первых, вокруг него существовал двойной, а возможно, и тройной пояс охраны, никого из населения туда и близко не подпускали. На всех дорогах, на всех тропках стояли только немецкие патрули. Среди них не было ни одного местного полицая. По крайней мере, Волынец ни разу не видал в составе патрулей, выезжавших оттуда, ни одного полицая. Даже переводчики носили эсэсовскую форму. Во-вторых, всю зиму там шло огромное строительство, новый мост через Буг соорудили, дороги строили и тащили без конца стройматериалы в лес возле Коло-Михайловки. Но при всем этом ни единого человека из местных туда на работу не гоняли. На военном аэродроме — это ведь довольно важный объект — и то использовали для работы местное население, а тут ни одной души. А ведь люди им очень нужны были! Часто привозили туда эшелоны военнопленных, но никакой связи с ними установить не удавалось. Больше того, не удавалось связаться даже с жителями Стрижавки и Коло-Михайловки, потому что каждая хата в этих селах находилась под наблюдением.

О парашютистах Волынец тоже был наслышан немало. Немецкая пропаганда иногда упоминала о них. Было даже объявление, в котором за поимку или выдачу немецким властям советского парашютиста обещалась большая награда «хлебом, деньгами или земельным наделом».

«Парашютисты», — решил Петро. Но ему как-то не верилось, что обосновались они именно в Павловке, Он допускал, что здесь у них запасная квартира, что это одна из явок, но в то, что здесь, а не где-то в лесной сторожке, на глухом хуторе, расположился их центр, их руководство, ему не верилось.

Решив, что это парашютисты, он нашел и оправдание их якобы бесцельной прогулке прошлой ночью. Возможно, они в определенное время выходили на связь, но нужный им человек в отведенный час не пришел.

Как бы то ни было, Волынец решил и дальше дежурить у хаты Братковых, пока не установит надежный контакт с руководством этой группы. Конечно, ни одной фамилии он не назовет, разве что познакомит их с Довганем и Игорем. Одному нельзя поддерживать связь. Вдруг что с ним случится — и связь лопнула. Двух запасных надо иметь обязательно. Командир их должен понимать, что в условиях конспирации всякие имена, фамилии и адреса излишни. Тем более что эти двое ведут себя очень неосторожно…

Волынец перелез через плетень двора Братковых, уселся шагах в десяти от калитки и приготовился к ночному дежурству. Он уже подумывал и над тем, что в случае облавы выдаст себя, но этих людей предупредит. Их теперь стоило охранять. Сейчас он узнает, действительно ли командир парашютистов здесь, в Павловке, или в каком-то другом месте. Если не здесь, кто-то из этих двоих должен сегодня же ночью сходить к нему. Другого времени нет. Встреча назначена на завтра, а до рассвета осталось не так уж и много.

Петро не ошибся. В сенях кто-то завозился, и из хаты вышел Семен со своим другом. Подошли к калитке, постояли, всматриваясь в глухую и темную сельскую улицу.

— А все-таки Арсень брешет, — сказал Семен, — или он, или кто-то из его друзей навел этого хлопца на меня.

— Ты хоть лицо его запомнил?

— Ночью все кошки серы. Так… небольшого роста, грамотный, судя по разговору.

— А чего Арсеню лепить горбатого? Он же с нами теперь одной веревочкой…

— Он — да, а те, кого ищем, — нет. Арсеню могли запретить… Ты б послушал, как мы разговаривали. Точнее, чем Подольская губерния, адреса не назвал. Я не уверен, что он сейчас не дежурит где-то в конце улицы. Ты дорогой прислушивайся.

Они вышли со двора и направились по сельской улице. У Волынца даже сердце, кажется, перестало стучать. Вот они прошли рядом с ним, по ту сторону плетня. Семен остановился и свистящим шепотом сказал своему другу:

— Иди. В конце улицы подожди. Я проверю.

И присел под плетнем шагах в пяти от Волынца. Затаив дыхание, Петро прислушивался к тяжелой походке Семенова друга.