У Земли на макушке

Я поблагодарил всех новых друзей за хлеб-соль, а неутомимый Сергей, взвалив на плечи мой рюкзак, проводил меня на гору. Мы распрощались, а минуту спустя грохочущий вездеход мчал меня по тундре сквозь гаснущую пургу. В последних конвульсиях содрогался ветер, мелькали врытые в землю бочки, обозначавшие дорогу на Сомнительную, а я думал о Сереже Чернышеве, о людях, которые надолго еще останутся в этом суровом краю.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

О ПОЛЬЗЕ БЕЛЬЕВЫХ ВЕРЕВОК

Фритьофа Нансена после знаменитого дрейфа на "Фраме" норвежцы встретили, как национального героя. Амундсена тоже носили на руках так долго, что он едва ли не разучился ходить. Челюскинцев буквально с ног до головы засыпали цветами, а папанинцев чуть не разорвали на отдельные сувениры.

Я думал об этом, возвращаясь из первого путешествия на Север. Как меня встретит Москва? Где возникнет стихийный митинг — в аэропорту или на стадионе "Динамо" (вход по пригласительным билетам)? Но когда самолет пошел на посадку, я вспомнил, что забыл дать телеграмму. И эта оплошность дорого мне обошлась: лишь одна газета оперативно откликнулась на мое возвращение. Тем дороже для меня эти скупые газетные строки: "После посадки самолета, прибывшего рейсом Черский — Москва, в очереди за такси возникла безобразная свалка. Неопознанный гражданин, угрожая пассажирам огромной, странного вида дубиной, вломился в машину и скрылся в неизвестном направлении".

Благодаря газету за в общем-то благожелательный репортаж об окончании моего путешествия, должен, однако, заметить, что в бочку меда попала ложка дегтя. Репортер, этот славный малый, оказавшись в плену сенсаций — известные путешественники возвращаются домой не каждый день! — исказил важную деталь. Во-первых, я никак не мог угрожать пассажирам "странного вида дубиной", поскольку весила она побольше двух пудов. Видимо, репортера ввел в заблуждение вопль прохожего, на ногу которого я непредумышленно уронил указанный предмет. Во-вторых, репортер оскорбил во мне чувство прекрасного, обозвав дубиной уникальный полутораметровый кусок бивня мамонта. Да, товарищи, то был закругленный конец бивня мамонта, похожий на гигантский бумеранг. Его подарил мне на прощанье бортрадист Володя Соколов, мой великодушный и благородный друг. И теперь этот бивень висит на блестящей собачьей цепи в моей квартире, как вечная угроза живущим ниже соседям, которые вздрагивают от мысли, что рано или поздно он рухнет на пол со всеми, падающими отсюда последствиями. А когда меня навещают друзья, они первым делом подходят к бивню.

— С какой свалки ты приволок это бревно? — ухмыляясь, спрашивают они.

— А, пустяки, — равнодушно роняю я. — Бивень мамонта.

— Бивень… чего? — друзья столбенеют.

— Мамонта, — говорю. — Зверь был такой. Млекопитающий.

Друзья весело смеются, но их смех неуверенный и неискренний, нет в нем настоящей жизнерадостности. Подмигивая друг другу, они щупают бивень, с застывающими улыбками осматривают окаменевшую кость, и лица их вытягиваются. Недоверие, минуя промежуточные стадии, переходит в жгучую и черную зависть. Это и есть моя высшая награда.

Итак, триумфально вернувшись на материк, я написал первую часть полярных былей и начал подумывать о второй. Куда отправиться на этот раз? О полюсе я старался не думать: один раз опоздал, второй раз где-нибудь на полпути застряну и вместо эпического материала привезу лишь сомнительный авансовый отчет о командировке. После долгих размышлений я решил принять приглашение друзей: вновь полетать по Чукотке и пожить на острове Врангеля. Уговаривая себя, что это единственно правильное решение, я отправился на почту — дать ребятам телеграмму. Я шел рассеянно, с трудом, словно меня что-то удерживало, не пускало.

— У тебя что, глаза на макушке? — послышался окрик.

Вокруг моей ступни обмоталась бельевая веревка, которую я, оказывается, тащил за собой шагов двадцать. Я извинился и пошел дальше, бормоча про себя. "Глаза на макушке… на макушке… трам-там-там… на макушке". Черт возьми, здесь что-то есть!

И тут в голову вползла одна мысль. Я сразу же вцепился в нее, помчался обратно домой и записал на листочке название, которое вы уже знаете — "У Земли на макушке". И так оно мне пришлось по душе, что я даже прослезился. Конец сомнениям! Ведь название решало все, ибо в нем звучал приказ: собирай, голубчик, манатки и добирайся как хочешь до полюса, поскольку именно он и является земной макушкой.

Я побежал в редакцию. Ответственный секретарь беседовал с посетителем, отвечал кому-то по телефону, дочитывал рукопись, правил верстку, пил чай и курил свои неизменные "Краснопресненские" — он был тренированный малый.

— Ну? — спросил он, бросая рукопись в корзину.

— Лечу на полюс! — бодро выпалил я.

— Северный, Южный? — спросил этот робот, марая верстку.

— Северный.

— Надя, напечатайте автору удостоверение. Полюс, 30 дней. Счастливого пути.

— Спасибо… — проворчал я. — Человек не в Сочи летит, мог бы прочувственнее…