У Земли на макушке

Борис Белоусов, астроном из новой смены, рассказывал, что на станции "СП-8" одному кинооператору до зарезу нужен был в кадре медведь. Зверь появился ночью, и разбуженный оператор бросился с камерой из палатки… босиком по снегу, почти раздетый. А другой оператор тоже снимал, но не медведя, а своего полуголого коллегу. Вот это — настоящий кадр!

Будь у меня кинокамера, я заснял бы фильм о том, как снимался фильм. За качество изображения не ручаюсь, но в одном совершенно убежден: демонстрация моего фильма раза в два бы уменьшила конкурс среди поступающих в институт кинематографии, которые зачастую представляют себе будущую жизнь в виде ковровой дорожки, бегущей от Каннского фестиваля к Венецианскому.

А фильм — точнее, одна его минута — снимался так. Сначала было слово — энергичное слово в адрес кинокамеры, которая замерзла. Ее затащили в домик, разобрали и прочистили ей мозги керосином. Камера заработала.

Потом было второе слово — столь же эмоциональное, но уже в адрес кинопленки, которая от холода потеряла эластичность и стала трескаться. Кое-как вышли из положения и бодро отправились на полосу — сейчас должна было садиться "Аннушка".

Генералов надел на плечи металлическую упряжь, посадил на нее камеру и направил объектив в небо. "Аннушка" пошла на посадку, но не успел Генералов спустить пленку с привязи, как подошел Туюров и с лирической грустью сообщил, что замерз объектив. Все трое киношников синхронно изложили объективу все, что они думают о его прошлом, настоящем и будущем, но за гулом мотора я, к сожалению, кое-чего не уловил. Пришлось батареи, штативы и камеры тащить обратно в домик.

Когда в объективе проснулась совесть, мы вновь пошли на полосу снимать, как "Аннушка" отрывается от льдины и нашего коллектива. Кадр был великолепный: от винта несся снежный вихрь, Саша Лаптев помахивал из окна рукой. Генералов нажал на спуск, но из камеры вместо привычного стрекотанья вырвалось какое-то старческое покашливанье, которое привело киношников в состояние тихого бешенства.

Снова побежали в домик. Генералов грел камеру у себя на груди, гладил, ласкал, извинялся за разные слова в ее адрес и даже трогательно чмокнул губами. Отогрели камеру. Еще раз проверили объектив. Вновь отправились на полосу — встречать возвращающуюся с подскока "Аннушку". До последней минуты камера грелась под шубой, а объектив Генералов положил себе на грудь — на область сердца. Если бы "Аннушка" появилась одна — быть бы ей на кинопленке, ей бы просто деваться было некуда. Но она появилась вместе с туманом. Бьюсь об заклад, что ни один туман на земном шаре не был встречен таким взрывом проклятий.

И так — каждый день. Пошли снимать, как аэрологи запускают зонд, но ветер рванул шар в сторону солнца. Специально запустили второй шар, но он лопнул. На третьем — села батарея. Метеоролог сниматься не захотел — не успел побриться, и вообще он, дескать, не Софи Лорен. Панов и Булатов готовы были отсняться, но не сейчас, а как-нибудь потом. "Лучше всего в Ленинграде с семьей, в воскресный день", — трогательно сказал Панов. Кто-то заявил, что на экране он уже побывал и больше его туда калачом не заманишь: невеста смотрела этот киножурнал и написала, что ей теперь все сочувствуют, потому что ее жених похож на разбойника с большой дороги.

И лишь Анатолий Васильев, широкая душа, вошел в отчаянное положение киношников и предоставил себя в их распоряжение. Я присутствовал при съемке и получил большое удовольствие.

Крохотная палатка гидролога, о которой я уже рассказывал, превратилась в студию. Нетипичную дырку вверху Анатолий прикрыл простыней, сгреб с пола окурки и прочий мусор. Затем Анатолий, свежевыбритый, по возможности причесанный, в элегантных узконосых унтах, приготовил вертушку к спуску в лунку.

Начались драматические поиски ракурса. Игорь Куляко включил кварцевую лампу (температура поверхности больше трехсот градусов), и в палатке сразу стало невыносимо жарко. Все сбросили шубы. Генералов улегся на пол, изогнулся всем телом вокруг лунки и направил камеру на Анатолия, который торжественно застыл, как посол перед вручением верительных грамот.

— Улыбайся! — заорал Генералов, с трудом держа камеру. — Да не так, словно у тебя кошелек вытащили! Виталий, покажи ему, как нужно улыбаться!

Туюров зачем-то прокашлялся и улыбнулся открытой, мужественной улыбкой. Затем стер ее с лица и сурово сказал:

— Вот так, понял?

Пока Анатолий подбирал нужную улыбку. Генералов устал. Когда он отдохнул, обнаружилось, что Анатолий куда-то подевал отрепетированную улыбку и теперь на его лице систематически появляется странная гримаса, чем-то похожая на нервный тик. В конце концов потерянная улыбка нашлась, и Генералов снова змеей обвился вокруг лунки.

— Опускай! — прохрипел он.