У звезд холодные пальцы

Никогда не пресытится белым ликующим цветомсеверянин пытливый, чье зренье, как лезвие, остро.В белом цвете он видит четыре двадцатки оттенков,тонких, словно душистые запахи праздничных ветров.Это бело-молочная щедрость любимой коровы,лоск суората изжелта-белый и кёрчэха кипень,

перламутрово-белая стружка мороженой рыбы,бело-розовый лакомый жир из костей жеребячьих…Это весть белопенная Новой весны плодородной,блеск прохладный зубов в осуохая солнечном круге,жажду почв утолившие бело-прозрачные росыи осенняя дымка в тенетах седой паутины…Это снега лебяжьего пуха и белесое утро,

тени легкие, светлые – жители спящих сугробов,ледяные утесы реки от зари до заката –нарумяненные, с позолотой, свинцовой подводкой…Это дева Луна, грустный лик ее нежно-лилейный,бело-искристых звезд равнодушные, стылые очи,сок кумысный небес, источаемый Северной Чашей,

предрассветные светцы – серебряно-белые в синем…Это цвет самый чистый и гордый, он знает победу:в ослепительно-белых сполохах разбуженных молний,покоряясь ему, высветляются, блекнут и вянутвсе цвета остальные, послушные воле безгрешной.Он бесхитростен и непорочен, как малые дети,он – негаснущий огнь в бескорыстных и любящих душах,

он – рождения цвет и ухода по вечному Кругу…Это цвет Дэсегея и в небо летящих поводьев!

– Тетушка Урана, можно я возьму у тебя малость белой краски? – отважилась Илинэ. – Еще голубой… и травяной немножко… чуток ольховой темно-коричневой, охры желтой и красной… хорошо бы и черной краски комочек…

Ни о чем не спрашивая, мастерица достала с полки несколько туесков. Открыла плотные крышки:

– Краски в узелки насыплю, а белую скудель так в посудке и забирай. Такой глины полно за горами, наши кузнецы туда часто наведываются.

* * *

Слыша в груди переливчатый звон колокольчиков радости, Илинэ спешила домой. Она несла сверток с платьем, а краски оставила в секретной пещере. Песок и камешки весело текли под ногами, бегущими вниз по горной тропе. Рядом, топоча и шурша, неслось невидимое эхо. Подножие холма обнимали розовые от распустившихся бутонов заросли шиповника – будто кто-то набросал хлопья кёрчэха, взбитого с брусникой. Из соседнего леса несся аромат молодой лиственницы, сплетаясь с вкусно курящимся дымком чьего-то летника. День благоухал и светился, рыжее солнце подпрыгивало в глазах, как поджаристый колобок из карасевой икры в масленой мисе. Тропа спускалась за излучину озера Травянистого к узкому прибрежному лугу. Уже показался его краешек, пестревший вперемешку лаковыми чашечками желтушек и ярко-голубыми каплями незабудок.

Выбежав из-за кустов, Илинэ остановилась. Ахнула тихонько: братья! Вот уж кого не ожидала здесь увидеть. Однако вовсе не встретить ее они подоспели. Стояли на берегу спина к спине, встрепанные, настороженные. Стиснув кулаки, Дьоллох поднял подбородок и, насколько мог, расправил плечи. Атын сжимал в руках черень топорика для рубки тальника. Рядом у воды воинственно прохаживались двое незнакомых больших мальчишек. Один, на вид ровесник Дьоллоха, был худой и высокий. Брови ломаные углами, в глазах студеный блеск, капризные губы изогнуты лучной кибитью. Второй парнишка чуть помладше, рдянощекий, бугристо-округлый, как колбаса, туго налитая кровью и молоком… Илинэ юркнула обратно в шиповник, пока ее не заметили.