Убей когда сможешь

Маленький тренировочный зал Ламана как будто стал еще более облезлым, чем в прошлый раз. Проникающий сквозь окно солнечный свет обнаруживал скопившуюся в углах пыль, пятна на коврах. Ламан дремал, положив голову на письменный стол. Два спортсмена отрабатывали на ринге броски в падении; они делали это медленно, неторопливо, словно очень устали и все им надоело. Кроме них, в зале болталось еще трое. Двое — возле гантелей, третий — у мешка с песком, но не тренировался с ним, только глядел, как на врага, и время от времени с отвращением пинал ногами. Швейцар из «Рэнди кока» стоял у ринга, глядя на тренирующуюся пару. Почувствовав, что Альбер наблюдает за ним, повернул голову, и взгляды их встретились.

В тренировочном зале царили тишина и покой. Даже пролетавшие мимо окна поезда метро не нарушали по-настоящему спокойствия: через толстые стекла звуки доносились глухо.

Все словно доказывало, что жизнь может проноситься за окнами, там могут убивать, преследовать, но здесь существуют лишь броски, падения и разработанные бицепсы.

Швейцар подошел к нему. Он был чуть пониже Альбера, но значительно шире. В тренировочном костюме он не казался таким грузным и неловким, как ночью, в темном костюме с подложенными плечами.

— Я еще не поблагодарил тебя… — начал Альбер. Швейцар пожал плечами.

— Ради этого ты пришел?

— Ну… — Ему хотелось кое о чем спросить швейцара, но он не желал, чтобы тот подумал, будто он пришел только для этого.

— Твои коллеги всю ночь продержали меня в полиции. Не поверили, что я не знал хмыря. Допрашивали по очереди. Пытались подловить. Показывали фотографии, говорили, будто есть свидетели, что убитый тип наш завсегдатай. Ругали меня — почему не крикнул раньше.

Альбер молчал.

— Пытались спровоцировать. Оставили одного в комнате с тощим плюгавеньким сопляком, а тот нагличал и толкался. Я бы одной оплеухой размазал его по стене так, что при следующем ремонте мастерками пришлось бы соскребать. Я знал, что они этого ждут, но все-таки едва сдержался.

— Не сердись, — сказал Альбер. — Когда ранят полицейского, остальные сатанеют.

— Бог свидетель, я спас ему жизнь. Не закричи я тогда, хмырь перерезал бы ему глотку и, прежде чем ты выхватил пистолет, исчез бы.

— Знаю, — ответил Альбер. — Спасибо.

Оба замолчали. Смотрели на ринг, будто их интересовали броски и падения.

— Почему другие фараоны не такие, как ты?

Альбер опустил голову. «И я не лучше их, — думал он. — Марта права, возможно, когда-то я был лучше, но это было давно».

— В тот момент, когда я застрелил преступника, с места сорвался красный «БМВ», — сказал он наконец.

— Да. Машина простояла там весь вечер. В ней сидели двое, курили сигареты, вроде ждали кого-то.

— Убитый выскочил из той машины?

— Да.

«Явно они следили за Шарлем, — размышлял Альбер. — То есть, они хотели убить его вовсе не из-за того, что он в баре о чем-то узнал: они не могли знать заранее — ни куда он пойдет, ни что там ему скажут».

— Когда те трое искали у вас Колля, они на самом деле не сказали, зачем он им нужен?

— Нет, не сказали.

— Вчера все были уверены, что Фанфарона убил Колль. Откуда вы узнали?

— Кто-то сказал девочкам. Не знаю, кто именно.

— И не предполагаешь?

— Послушай, я не вчера родился.

— Почему ты нам не сказал? — Альбер махнул рукой. — Или почему не схватил Колля? Фанфарон был твоим приятелем, так ведь?

— Брось, — ответил швейцар. — Я достаточно долго работаю в ночных заведениях, научился не высовываться, когда не следует.

— Ты их боишься.

— А как не бояться? Одно дело швырнуть пьяного, который воображает себя силачом, другое впутаться в дела этих. Думаешь, мне с ними сладить? Черта с два! В честной борьбе — да, но где тут честная борьба? Они нападут на меня со спины, как на беднягу Фанфарона, набросятся вдесятером, прирежут или застрелят… Я не могу с ними связываться. Каждый вечер я должен быть в баре, меня в любое время найдут, они знают, где искать.

— Ну что ж, спасибо, — еще раз сказал Альбер.

Швейцар грустно пожал плечами. В зале было тихо. Два борца, прекратив тренировку, отдыхали, опершись на веревки ринга. Над головой Ламана, жужжа, летала муха, старик во сне сделал несколько сердитых движений, потом смирился. Альбер охотнее всего остался бы здесь, в этом сонном покое. Он медленно шел к выходу. У мешка с песком никого не было. Снизу подъемом ступни он подбил мешок и в том же темпе ударил по нему рукой. Мешок был набит очень туго. Даже через ботинок он чуть было не сломал себе ногу, и рука у него заныла. Он оглянулся. Швейцар стоял, уперев руки в бока. Альбер помахал ему и постарался выйти не хромая.

Они сидели в старом «ситроене». Припарковались на набережной так, чтобы удобно было следить за входом в Главное полицейское управление. Один из них посмотрел на часы.

— Обедать-то он пойдет?

— Чего тебе не терпится?

— Я просто сказал, что к обеду он, наверное, выйдет.