Убей меня по-братски

– Теперь понятно, для чего Гриша занимал такую крупную сумму. Не для того, чтобы помочь. Он хотел заставить Вадима замолчать, – сделала я вывод.

– И самое главное, – Головин показал мне пузырек без названия с таблетками. – Как думаешь, что в них?

– Судя внешнему виду, какое-то лекарство.

Я не сразу поняла, почему Головин загадочно на меня смотрит. Но когда он открыл пузырек и дал мне в него заглянуть, до меня дошло.

– Тебе не кажутся знакомыми эти капсулы? – спросил он меня.

– Не хочешь ли ты сказать, что это те самые?

– Отправлю их на экспертизу. И если по составу они совпадут с теми, которые нашли у Яшина, то, думаю, мы раскроем два дела сразу.

– Но я не понимаю, почему он это сделал.

– Вот поймаем и спросим. А сейчас пора навестить в больнице Аркадия Ковурского. Без его показаний я оттуда не выйду. – Чувствуется, что Головин был настроен решительно.

– Валера, не торопись, – выдохнула я, придержав капитана за рукав. – Послушай, Вадим – компьютерщик. То есть человек неглупый. А только полный идиот запихнет в шкаф яркую узнаваемую куртку – улику, заметь. Я бы, например, от нее сразу избавилась. Это все-таки не вещица с дешевого базара, а фирменная одежка. Так что… на мой взгляд, не все так однозначно.

– Не скажи. Он мог испугаться, или не захотел расставаться с дорогой шмоткой, или не подумал о наличии камер. Вариантов много. Улика достаточно весомая, – возразил Головин.

Я спорить не стала, и мы отправились к Аркадию Ковурскому в больницу.

Ковурскому-старшему сегодня определенно было лучше. Он сидел на койке. Жена кормила его супом, когда мы с Головиным зашли в палату. Супруги переглянулись между собой, и она встала, вытерев ему рот салфеткой. Он недовольно дернулся, отодвигая лицо.

– Поняла. Ухожу, – произнесла Тамара Николаевна.

Ковурский дождался ухода жены, провожая ее взглядом. Потом посмотрел на нас.

– Где ваш сын? – спросил у него Головин.

– Я не знаю, – практически шепотом ответил Ковурский.

– Послушайте, мы пришли сюда не для того, чтобы слушать ложь. Ваш сын подозревается в серьезном преступлении. В том числе – в отношении вас. – Все-таки капитан Головин тактичен, как топор. Неужели нельзя было подойти к беседе более мягко, гибко? – И если вы не перестанете скрывать подозреваемого, то автоматически окажетесь его соучастником.

Ковурский напрягся. Было видно, что он напуган.

– Повторяю, я не знаю, где мой сын, – продолжал настаивать он на своем.

– Это он ворвался в квартиру и убил Полину?

Ковурский отвел взгляд в сторону окна.

– Аркадий, с вашей помощью или без нее, мы все равно найдем того, кто это сделал. И мы оба знаем, что в этом преступлении замешан ваш сын.

Следователь помолчал, а я вмешалась, решив прибегнуть к откровенному прессингу и легкой подтасовке фактов. Мне, в отличие от полицейского, можно:

– У нас есть неопровержимые доказательства его вины и свидетели, которые видели его убегающим с места преступления. И то, что сейчас вам сказал капитан Головин, полностью правда. Укрывание преступника – это серьезно. Можете пойти соучастником.

– Я не знаю, кто на нас напал. Он был весь в черном, – признался Ковурский, и с его щеки скатилась слеза. – В капюшоне. И я действительно не знаю, где сейчас мой сын.

«Хорошая ситуация получается, – мысленно хмыкнула я. – Не узнать собственного сына… Если это был он».

– Так вы же ругались? Вы не узнали голос нападавшего? Зачем вы вообще впустили незнакомца в квартиру? – резко спросила я.

– Мы… – побелел как полотно Ковурский. – Да, ругались. Я расскажу… Только… тяжело это. Полина – она старый школьный друг.

– И все? – резко спросил Головин.

– А что еще нужно?

– Я надеялся, что вы честно признаетесь. И будете называть все своими именами. Она была вашей любовницей? – Головин жаждал услышать из его уст именно это слово.

– Ведь она была для вас кем-то большим, чем просто любовница? – решила помочь я Ковурскому. – Вы любили ее. И очень давно. Вы расстались в самом разгаре вашего бурного романа и не смогли ее забыть. Каждое утро, просыпаясь в объятиях жены, вы видели именно Полину. И не понимали, почему судьба была так неблагосклонна к вам. Поэтому, когда выдалась возможность, вы встретились с ней в Турции, и все закрутилось с новой, удвоенной силой. А то, что Полина вернулась в Россию, посчитали знаком судьбы. Тем более что она отвечала взаимностью. И самое худшее, что могло произойти, так это то, что сын узнал об этом. Также он понял, что его мать всю жизнь жила с этой болью. Ему стало обидно за нее, и он пошел разбираться. Но пришел в неподходящий момент. Я все правильно рассказала?

Ковурский кивнул, опустив взгляд в пол. А Головин в это время с открытым ртом слушал мой рассказ.