Убей меня своей любовью

Ночью Дуся сознательно долго не засыпал. Он крутился, вертелся и протяжно стонал от нанесенной обиды, все ждал, что у Инги пробудится чувство справедливости, она тихонько постучит в дверь и принесет свои нежные извинения. Но никакого чувства в поварихе не просыпалось, и Дуся стал продумывать план действий. Хватит уже все сваливать на мощные плечи девушки, пора и самому начинать действовать. Тем более что он владеет настоящей информацией. Он и вообще поведет дело в другом направлении. Например, он не станет искать Милочку-Татьяну, зачем? Он начнет с поиска Якова. В конце концов, маманя вовсе не похвалит его за то, что он упустил ее единственного жениха. А потом надо разобраться с запиской. Как там написано было? Ой, такое лучше на ночь не вспоминать, но имя… Кажется, Олеся Горида… В общем, Дуся все дело замечательно распутает, покажет Инге, что он тоже не лаптем жюльены хлебает, а там уже она, естественно, полюбит его до умопомрачения – и получится красивая свадьба. А что? Если к Инге присмотреться, то она и не совсем страшненькая, особенно если накрасится посильней. А уж умница! Во всяком случае, ни одну красавицу Дуся еще так не желал себе в жены, как эту неприступную повариху.

Дуся так явно представил себе ее лицо и глаза… пожалуй, глаза были хороши, но только маленькие. А вот волосы!

И в этот миг ему почудилось, как в дверь спальни осторожно постучали… Не может быть!.. Но стук снова повторился, уже более отчетливо.

– Ой, ну кто там еще? – постарался пропеть сонным голосом Евдоким. – Почту, что ль, принесли?

На пороге стояла Инга. При свете ночника она была сказочно красива – новый пеньюар Олимпиады Петровны на стройной фигурке, волосы струятся по плечам, губы сочно блестят, а глаза… украшены накладными ресницами.

– Евдоким, я к тебе по делу… – робко проговорила девушка, топчась возле двери. – Мне можно пройти?

– Ну так чего ты там встала-то?! Прямо торчит себе у порога, как неродная! – засуетился Дуся и, дабы удержаться от нахлынувших чувств, укутался в одеяло по самую шею. – Не, ты, если хочешь, можешь на кресло… или даже на кровать можно… ко мне. Ко мне Душенька всегда прыгает. Ты ж сегодня вон как наработалась, устала… прыгай… приляг, я ж понимаю…

Девушка бормотнула какую-то благодарность, однако на кровать не прыгнула и даже не присела. Она удобно устроилась в кресле, стыдливо поджала ноги и извиняющимся тоном проговорила:

– Евдоким…

– Можно Дуся, – шевельнулся тот.

– Я знаю, но это потом, я… – немножко сбилась девушка и начала речь заново: – Евдоким, я сегодня вела себя непростительно дерзко. Я так с тобой говорила, будто ты…

– Да ну бро-о-ось, – зацвел Дуся. – Ну кто на тебя внимание обращает! Я не обиделся!

– Нет! – звонко воскликнула девушка. – Я понимаю! На меня можно и не обращать внимания, но… но я не должна! Все же ты… я у тебя работаю, ты платишь мне зарплату и вообще! Ты относишься ко мне, как… как… – она уткнула лицо в ладони и затихла.

Дуся покраснел, отвернулся к темному окну и лихорадочно стал вспоминать, когда он в последний раз платил девчонке зарплату, а потом, дабы Инге тоже не пришло в голову вспомнить, тихонько огорошил:

– Да никак я к тебе не отношусь. Я, если хочешь знать, вообще… люблю тебя, понятно?

Она, не отнимая рук от лица, сильно мотнула головой. Ей, оказывается, было понятно! И никаких восторгов, никакой ламбады от одурения…

– Не, ты просто так головой не мотай, ты скажи: «Я тебя тоже люблю, мой золотой единственный Дуся!» – поучал Филин. – А потом еще добавь: – «Давай поженимся!» Я слышал, что все женщины в загс рвутся, а ты прям молчишь, будто тебя на бойню зовут! Я ж, между прочим, не дурак! И даже богатый!

Инга наконец оторвала ладошки от щек и счастливо засмеялась тихим смехом.

– Нет, ты все-таки, Евдоким, дурак! Разве мне нужны твои деньги?! – она даже хотела вскочить, подсесть к нему на кровать, но сумела себя сдержать, только удобнее устроилась в кресле, закинула голову и мечтательно произнесла: – Господи, скорее бы уж с этой Милочкой все выяснилось! Я прямо дождаться не могу! А уж потом!..

– Нет, Ингуша (вот черт, имечко – язык сломаешь!), – крякнул Дуся. – Нет, зайка моя, это ты дурочка! Ну зачем нам чего-то ждать, а? А если мы и вовсе ничего не выясним? Нам что – помирать холостяками?

Он уже даже хотел вылезти из-под одеяла и подсесть к обольстительнице, но вспомнил, что на нем не совсем праздничные трусы, и осел. Дело в том, что Олимпиада Петровна долгое время воспитывала сына только на алименты. Нельзя сказать, что их не хватало на мужское белье, но покупать сыну такие вещи она считала расточительством.

– Ой, да кто на тебя там смотрит, – отмахивалась она, когда сын ни в какую не соглашался надевать самосшитые байковые трусики. – И чем тебе не нравится? Смотри, как я постаралась! Я тебе даже шовчики наружу сделала, чтобы нигде не натирало!