Убей меня завтра

Я несколько секунд смотрел в его карие глаза.

— Вы — брат Кервина Стефенса?

— Да.

— Так, значит, вы тот человек, с которым Джил Рейес разговаривал во вторник утром!

— Скажите, Стефенс, — начал я, — ваш брат — тот человек, который в правительстве Вашингтона решает вопрос о предоставлении кредитов людям пожилого возраста?

— Да…

— Кервин Стефенс, председатель комитета по обеспечению людей пожилого возраста. Человек, который в своем комитете может порекомендовать, например, чтобы Вилла Восходящего Солнца оказалась достойной получить парочку миллионов из фондов?

Он кивнул.

— И я не ошибусь, что Вилла Восходящего Солнца оказалась действительно достойной и что люди Лекки должны были прибрать эти денежки к рукам?

Он судорожно сглотнул. Потом в его глазах что-то блеснуло.

— Не совсем, — сказал он, — не Лекки должен был прибрать, а… — Он бросил быстрый взгляд на Лекки, который уже собирался подняться.

— …а братья Стефенс, — закончил я за него. — О'кей, подробности обсудим позднее. Не хотите ли теперь повернуться?

— Повернуться? Зачем?

— Потому что веревок у меня нет, а я не хочу, чтобы вы и Лекки здесь болтались.

— И я должен повернуться?

— Как хотите. Можете наблюдать, — сказал я и поднял магнум.

Он повернулся. Я поднял руку и сделал ему рукояткой револьвера новую прическу. Он не издал ни звука. Дэвид Стефенс. Рожденный для проигрыша.

Лекки к тому времени успел подняться на ноги. Лицо его было серым с белыми пятнами. Подбородок болтался точно на веревочке. Он успел увидеть, как Стефенс тяжело грохнулся на пол.

Я повернулся к старику.

— Вы… — начал он.

Я поднял руку, в которой держал револьвер.

— Вы этого не сделаете, — пронзительно сказал он.

— Чего не сделаю?

— Не будете же вы бить девяностолетнего старика.

— Вы так думаете? — спросил я.

Я встал перед дверью и крикнул:

— Лукреция?

В коридоре было темно. В свете луча карманного фонарика я увидел выключатель на стене и повернул его. Но свет не зажегся. Только внизу под дверью виднелась полоска света.

— Лукреция! — крикнул я, на этот раз громче.

— Шелл?

— Да, это я.

— Вы?…Вы! Если вы…

— Все в порядке. — Я нажал на ручку двери, но она оказалась запертой.

— Лукреция, встаньте к стене, только в самый угол. Я выстрелю в замок.

Через несколько секунд она крикнула:

— Готово!

Я выпустил в замок три пули, и выстрелы прозвучали так громко, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Я и после выстрела мог открыть дверь, но мне так понравились эти звуки… И я выстрелил еще. Потом я толкнул дверь ногой и вбежал в комнату.

— Лулу!

Моя Лукреция стояла тихо в уголке, как испуганный кролик. Но не долго. Как только она меня увидела, то воскликнула:

— О, Шелл!..О, Шелл! — и бросилась мне навстречу. Это было так романтично, убедительно и трогательно, как в фильме. Девушка бежит навстречу своему возлюбленному, раскинув руки, а на лице у нее выражение несказанного блаженства…

Несказанного блаженства? На ее лице? Скотт, придерживайся действительности!

За два шага до меня Лукреция внезапно остановилась, раскинутые руки опустились, как крылья подстреленной чайки. Она посмотрела на меня внимательно, с удивлением, ощупала мое лицо, волосы, куртку, брюки — все, что было на мне, и я должен сознаться, что все это было проделано не с такой страстью, какую я видел в фильмах.

Мой взгляд последовал за ее взглядом, и я должен признать, что у меня тоже не было бы такой страстности, какую я ожидал от нее. Я совершенно забыл, что купался в грязи, пролетал через каменные стены и что всю мою одежду можно было назвать любой, но не элегантной.

Наконец, Лукреция взяла себя в руки. Она взглянула мне в глаза и спросила:

— Вы — Шелл Скотт?

— Кто же еще? Никогда о нем не слышали? Конечно…конечно, я — Шелл Скотт. Кто же еще может быть таким сумасшедшим: прийти сюда, обливаясь кровавым потом, чтобы навестить девушку?

— Да, это вы!

— И я рад, — неуверенно сказал я.

Нужно отдать ей должное, когда она убедилась, что я действительно Шелл Скотт, а не шут с карнавала, если судить по моей одежде, она снова раскинула руки, обвила мою шею и сказала:

— Поцелуй меня, грязненький мой дурачок!

Нет, друзья, я не почувствовал себя оскорбленным. Я был весь в грязи, и если она обязательно хотела поцеловать дурачка, то значит… значит я был дурачком.

Вот это был поцелуй!

Когда он кончился, Лулу опустила руки, а я отошел в сторону, чтобы отдышаться. Обычно поцелуи не производят на меня такого подавляющего впечатления, но этот вечер был, казалось, вечером маленьких чудес. Сначала Блютгетт и стена, потом Лулу и поцелуй.

— Давай поцелуемся еще, Лулу.

— Шелл, как ты можешь думать сейчас о поцелуях. Где все эти парни?..Неужели ты их всех убил?

— Не всех… А один хотел сотворить чудо. Он тоже мертв. Пойдем, у нас впереди много времени.

— Много времени? Для чего? Уж не хочешь ли ты…

— А кто говорит, что не хочу?

— Шелл… Ну, действительно!

Глава 19