– Ложись на спину, – сказал Максим.
Она легла. Она была совсем голая.
Максим остался в одежде. Опираясь на руки, он склонился над ней и медленно, ритмично задвигался. Странно так задвигался: тихо, равнодушно, не опускаясь до конца, вообще не касаясь ее тела.
Она всмотрелась в его лицо, нависшее над ней в полумраке. Оно не выражало ничего. Или, возможно, выражало скуку. Очки он не снял, и она не видела его глаз за мутно мерцавшими стеклами.
Ирочка тихо заплакала, но он не обратил на это внимания.
– Скажи, что ты меня любишь, – попросила она.
– Я тебя люблю, – спокойно сказал Максим.
– Правда?
– Нет.
– Зачем же ты это сказал?
– Ты меня попросила.
– Максим…
– Что?
– Максим. Я не могу спать. Понимаешь, я не могу спать!
– Понимаю, – он задвигался быстрее.
– Максим… Что ты делаешь?
– Занимаюсь с тобой любовью, – движения его стали судорожными, совсем частыми, но дыхание оставалось бесшумным и ровным.
– Почему… ты делаешь это так странно?
По-прежнему не касаясь ее, Максим дернулся в последний раз и застыл на вытянутых руках.
– Ты что, кончил? – спросила Ирочка.
– Да.
– Ты не ответил. Почему это было так странно?
– Потому что я умер. – Он принялся снова медленно покачиваться над ней. – Потому что я умер. Потому что я умер. Потому что я умер…Ирочка села, тяжело и хрипло дыша. Лицо и даже волосы у лба были мокрыми от слез и от пота. Час ночи. Всего только час ночи. До семи еще шесть часов.
Она решительно поднялась с кровати и пошла в душ.
Потом нашла в ящике с лекарствами беленькие шипучие таблетки – донормил. Легкое снотворное средство; она держала его на крайний случай.
Что ж… это как раз крайний случай. Не спать две ночи подряд, а потом еще идти на работу – это уж слишком.
Через пятнадцать минут лекарство подействовало: она провалилась в сон.Чудная вертлявая старушка водила ее по пустому не то музею, не то собору. Она показывала пальцем на разные предметы и приговаривала:
– Смотри внимательно и запоминай. Ничего не пропускай. Я повторять не стану… Вот это – наши иконы… Это – наши книги… Это – наши инструменты… Это – наша мебель… Это – наши столбы… Это – наши карты… Это – наши нитки…
Ирочка напряженно вглядывалась в предметы, стараясь запомнить их в мельчайших подробностях.
Старуха подвела ее к большому стеклянному ящику, заполненному до краев чем-то черным.
– А это – наши москиты, – с благоговением прошептала она и открыла стеклянную крышку. – Они кусаются.
Стая маленьких черных насекомых вылетела из ящика.
– Это наши москиты, – повторила старуха и медленно повернулась к Ирочке. – Это москиты. Они кусаются. Они кусаются. Я тоже – москит…