— А как тебе надо? — спрашивает наконец.
— Ну… если можешь… по-другому.
— По-другому — это как?
— Например, языком.
— Языко-о-ом, — мечтательно тянет Люси и ухмыляется. — Конечно, могу. Пожалуйста.
Она продолжает двигать рукой, но теперь еще тихо бормочет, покачиваясь из стороны в сторону:
— Волосы у меня хорошие… Густые, рыжие… Я крашу их хной… Только вот в последнее время они сильно секутся на концах… Живу я одна. Нет, я не старая дева. У меня бывают мужчины. Просто они меня не интересуют. Квартирка у меня маленькая, но приятная. И пахнет здесь хорошо, как в аптеке — таблетками и натертым мастикой паркетом. Запах чистоты…
Я перебиваю ее:
— Перестань. На меня не действует вся эта дребедень, ты же знаешь! Мне пора идти.
— …У меня, пожалуй, скопилось слишком много мебели и всевозможных милых безделушек, но при этом захламленной квартира вовсе не выглядит… — она не обращает внимания на мои слова и не выпускает меня из рук, — потому что я хорошо умею поддерживать порядок, каждый день протираю пыль, и все в доме всегда стоит на своих местах. Фарфоровые фигурки — собачка, лисичка, две балерины, морской царь — очень красивый, с трезубцем — на трюмо… Маленькие смешные туфельки из гжели — на тумбочке перед кроватью…
— Замолчи! — Я почти ору.
— …В них, кстати, в эти туфельки, очень удобно что-нибудь мелкое класть: булавки, заколки, шпильки, ватные тампончики, одноразовые шприцы… Так, потом… большой, вырезанный из дерева орел на шкафу. В серванте у меня два фарфоровых сервиза, и еще много тарелок и чашек из разных наборов…
Я закрываю глаза. Странное ощущение — как будто вот-вот на меня, на
Некоторое время я лежу неподвижно, тихо и жду, когда это все, наконец, прекратится. Стараюсь думать о другом. Я прилежно генерирую в своем сознании худеньких загорелых девочек-подростков, которые, хихикая, зарывают друг друга в песок на пляже… или мажут друг другу спины солнцезащитным кремом… Я думаю о любовнице моего приятеля — красивой, большегрудой, пленительно тупой и ко всему безразличной… с полуоткрытым бессмысленным ртом… да, она хороша, его женщина-растение, женщина-рыба… Еще я думаю о своей жене… Маше…
Уже на последних секундах, уже чувствуя скорое избавление, я неожиданно понимаю, что больше не слышу отвратительного голоса Люси. Только слабый хлюпающий звук и шумное дыхание… Она уже не мучает меня своей шершавой рукой — вместо этого обволакивает теплым, мягким, липким…
Приоткрыв глаза, наблюдаю, как она лижет меня. Как набрасывается на мою плоть, пыхтя и чавкая, урча от удовольствия, покусывая и обливаясь слюнями… готовая проглотить меня, поглотить меня, втянуть в свое темное нутро, переварить, уничтожить…
Я ору громко и хрипло, я дергаюсь, я хочу вырваться. И вместе с этим криком, вместе с судорогами страх и отвращение выплескиваются из меня густыми скудными порциями.
Какое-то время в комнате совсем тихо. Потом она говорит:
— Если б ты знал, какое глупое у тебя было лицо.
— А ты злая, Люси.
— Конечно, злая, — она снова склоняется надо мной, проводит языком по животу, слегка кусает за сосок. Потом поднимает ко мне свое некрасивое бабье лицо с мокрым, жирно блестящим от слюны и спермы подбородком. — Я вообще Злая Колдунья.
Она смотрит на меня своими маленькими поросячьими глазками, и в них — сумасшествие. Неподдельное, чистое сумасшествие. Мне становится не по себе.
— Я Злая Колдунья, Злая Колдунья, — бормочет Люси. — Однажды меня не пустили туда, куда я очень хотела попасть, и я сильно обиделась…
Она все лижет мой живот.
— …Мне так хотелось туда попасть…
— Прекрати! — Я отодвигаюсь от нее на край кровати, поджимаю под себя ноги.
Люси замолкает. Вытирает подбородок тыльной стороной ладони.
Повернувшись к ней спиной, я натягиваю джинсы. Страха больше нет. Только тоска и омерзение — впрочем, это всегда после секса с ней…
Уже в дверях я спрашиваю:
— Люсифа — это какое-то очень редкое имя, да?
— Да. Очень, — она странно смеется. — Но я тебя обманула. Это не мое имя — скорее, творческий псевдоним. Просто Люся звучит как-то уж очень по-простецки… Ладно, иди, иди. Привет семейству.
— Пока! — говорю я и начинаю спускаться по лестнице.
— Стану, не благословясь, пойду, не перекрестясь, не дверьми, не воротами, а дымным окном да подвальным бревном, положу шапку под пяту, под пяту… — тихо бормочет Люси у меня за спиной.
Я останавливаюсь.
— Чего? — Мой голос звучит как-то по-идиотски встревоженно.
— Иди-иди, — недовольно отвечает Люси, — это я не тебе…Побегу я в темный лес, на большо озерищо, в том озерище плывет челнище, в том челнище сидит черт с чертищей, швырну я с под пяты шапку в чертища. Что ты, чертище, сидишь в челнище, с своей чертищей? Сидишь ты, чертище, прочь лицом от своей чертищи…