Убийства в «Маленькой Японии»

Через два часа, полностью истощенные нервно и физически, мы с огромным трудом взобрались по круче расщелины наверх и продрались сквозь кусты к темневшему у дороги силуэту «ниссана-блюберд», за рулем которого безмятежно спал Джордж. Нас ждало возвращение к свободе и цивилизации, которому теперь никто не смог бы воспрепятствовать.

Глава тридцать восьмая

Визит в Согу открыл для меня неведомый прежде мир новой боли, и я метался в салоне машины, как попавшая в сеть форель. Отчасти это объяснялось действием яда, который все еще бродил в моем организме. Но лишь отчасти. Мое сердце буквально колотилось о грудную клетку в ритме барабанов Соги, а мозг выжигала лишь одна мысль: «Что же, черт возьми, мы сможем теперь предпринять?»

Мы дважды едва не погибли в захолустной деревушке префектуры Шига. И даже теперь, оказавшись в относительной безопасности и на пути в Токио, я никак не мог переварить всего, с чем нам там пришлось столкнуться. Ладно бы только с ножами. Но яд, но петля! Да что же это такое?! Ничто из рассказанного прежде Нодой не подготовило меня к подобному повороту событий. Это было действительно какое-то царство фантомов. А мы разбудили не только их, но и самого дьявола. Ничто не способно было поколебать меня в этом убеждении. Да, нам удалось на сей раз спастись, но что дальше? Сога проникала повсюду. Нам не избежать их следующей атаки, причем мы даже не успеем понять, кто и откуда напал на нас.

Ноду одолевали те же мысли, но он реагировал на все по-своему. Сев за руль машины, он просто гнал ее на бешеной скорости, вперив взгляд в узкий туннель света, который прорезали во тьме над поверхностью шоссе фары автомобиля.

Первый час на обратном пути ни один из нас не вымолвил ни слова. Потом Нода сказал:

– Что ж, считай, что худшее мы уже видели.

Я смотрел в боковое окно на смутно видневшиеся по сторонам дороги рисовые поля. Джордж продолжал мирно спать на заднем сиденье.

– Лучше бы нам этого не видеть, – откликнулся я.

– Ты можешь все бросить, если уж совсем невмоготу.

– Вернуться в Штаты и вместе с дочерью где-нибудь пересидеть опасный период?

– Да.

– Ты считаешь, я не сумею противостоять им?

– Им вообще мало кто может противостоять. А ты еще и зеленоват для этого.

В своей обычной манере Нода не стеснялся в выражениях и говорил что думал.

– На твоем месте любой посчитал бы отступление самым умным, что можно сделать в таких условиях, – добавил сыщик.

Я откинулся на подголовник и закрыл глаза. «Самым умным...» В далеком прошлом, когда время моего ученичества закончилось и я открыл собственное дело, я сформулировал для себя несколько важнейших принципов. Основывались они на сформировавшейся у меня прежде системе ценностей и твердом решении добиться независимости, чтобы ни перед кем и ни перед чем не склонять головы. Я должен уметь постоять за себя и каждое утро, глядя на себя в зеркало, иметь возможность сказать: «Я свободен, и совесть моя чиста». Когда мне пришлось взять на себя еще и «Броуди секьюрити», я пришел туда, лелея такие же идеалы. Ведь так прожил жизнь мой отец. Он никогда не бросал борьбы, не поступался своей независимостью. Я вспомнил, как подростком иногда принимал с ним вместе душ и он в шутку учил меня, как «отскребать с себя всю налипшую грязь», имея в виду не только мыло и мочалку. Отец рассказывал мне о делах, которые расследовал. И о своих поступках – добрых, злых, порой не совсем честных. «Что бы ни случилось, – повторял он, – умей сохранить лицо. Научись защищать простых людей и самого себя». Но только после его смерти, несмотря на нашу отчужденность в последние годы, до меня дошло, что все жизненные принципы, которые считал своими, я перенял у этого неистового и свободного человека, сумевшего вопреки трудностям устроить свою судьбу за тысячи миль от родины.

Все это было для меня крайне важно. Нода замечал мое поверхностное сходство с отцом, но не ведал, насколько глубоко оно распространяется, а я сам, разумеется, не желал даже упоминать об этом. Вот ему и приходилось испытывать меня на прочность, а значит, его совет не следовало воспринимать всерьез.

Ввязавшись в это дело, мы пошли на то, что нам представлялось допустимым риском. То есть недооценили опасность, однако сумели выжить. Вот только то, с чем мы столкнулись, грозило теперь уничтожить нас – решительно и безжалостно. Да, мы спаслись, но увязли глубоко. Попали в паутину, из которой невозможно выбраться. Мы больше не могли отмахнуться от существования Соги, как не может повернуться спиной к разъяренному льву человек, случайно попавший в клетку.

Но даже будь у меня шанс прекратить расследование, я не мог этого сделать, не нарушив слова, данного Ренне. А ведь была еще и Миеко. Сога отняла ее у меня. Украла, разрушив дальнейшую жизнь. Всеми днями в смятении, всеми ночами без сна, всем своим одиночеством я был обязан именно Соге.

Для меня не существовало умных поступков или глупых. Я мог поступить единственно правильным образом. И когда мы миновали Шизуоку, я сказал:

– От этого дела я не отступлюсь.