Убийство Адама Пенхаллоу

Однако это в сравнение не шло с тем кошмаром, который произошел в спальне Пенхаллоу. Присовокупив случившееся ко всем его прежним жестокостям (хотя за ним не числилось физическое насилие) и вспомнив, как безупречно она выполняла свой долг за двадцать лет замужества, Фейт сочла себя безвинной страдалицей. В ней настолько укоренилась привычка к самообману, что она была не способна видеть собственные недостатки. Начав супружескую жизнь с нелепого представления, что приличный муж обязан считать жену совершенством, холить и лелеять ее, она так и не изменила убеждений. А поскольку Пенхаллоу не соответствовал ее идеалу, она возомнила себя мученицей. Фейт принадлежала к тем женщинам, которые хотят видеть в муже любовника и отца в одном лице. Поэтому ее всегда влекло к мужчинам гораздо старше себя, и в итоге она попала в ловушку, выйдя замуж за Адама. Он не оправдал надежд Фейт, а ее вялый темперамент и недостаток ума не позволили ей искать причины своих неудач в себе.

Услышав приближающиеся шаги, Фейт вышла в сад, где к ней вскоре присоединился Клэй, нетерпеливо ожидавший, чем закончится разговор матери с отцом. Взглянув на Фейт, он сразу понял, что ее миссия провалилась.

– О боже, – пробормотал Клэй, шлепнувшись на скамью и уныло уставившись на бордюр из фуксий.

Мать села рядом и, приложив к покрасневшим глазам платок, сказала:

– Я сделала все возможное. Но он и слушать ничего не хочет.

Клэй помолчал, кривя рот и нервно потирая руки. Потом тихо произнес:

– Мама! Я этого не вынесу.

– А может, работа окажется не столь уж противной? Клиффорд славный. Он будет добр к тебе, и я уверена…

– Дело не в работе, хотя меня от нее тошнит. Здесь я жить не смогу.

– Но ты же будешь тут со мной, солнышко. Кто знает, как все обернется?

– Мама, я… ненавижу отца, – тихо промолвил Клэй.

– Дорогой, ты не должен так говорить!

– Он тоже ненавидит меня и превратит мою жизнь в ад. И близнецы постараются. Сейчас еще ничего, но когда начнется охотничий сезон! Они заставят меня скакать на самых буйных жеребцах, будут изводить советами, насмехаться. Послушать Рэймонда, так неумение брать барьер – преступление похуже, чем ограбить банк. Я ненавижу лошадей и охоту! Но разве я могу сказать, что осуждаю их кровавые развлечения? Представляю, что начнется! Они все кажутся мне дикарями, но что я могу сделать?

– Я сама всегда боялась лошадей, – бестактно поддержала его мать.

Клэй покраснел и высокомерно заметил:

– Дело не в боязни. Я просто не одобряю подобного рода развлечений. А люди не в состоянии этого понять! Их интересует только охота! Если тебе не повезло и ты родился Пенхаллоу, то обязан скакать как бешеный, рискуя сломать себе шею! А если не захочешь брать барьер, тебя объявят трусом и засмеют. По правде говоря, с прыжками у меня связаны дурные предчувствия.

– О чем ты?

– Так, ни о чем. Мне кажется – некоторые называют это интуицией, – что у барьера я найду свой конец.

Мрачное пророчество сына привело Фейт в ужас, и Клэю пришлось долго успокаивать ее, уверяя, что страшные видения, где его бездыханное тело лежит распростертым под высокой изгородью, его пока не посещали. Он взял с матери обещание, что она ничего не расскажет братьям, иначе они изведут его насмешками или заставят прыгать в загоне, отрабатывая технику, пока он не сойдет с ума. Отяготив Фейт очередным грузом забот и печалей, он безжалостно добавил, что теперь, когда его жизнь разбита, смерть станет ему утешением, после чего отправился на пруд, чтобы излить свою горечь, кидая в воду камешки.

Вот так неутешительно обстояли дела в семье, когда двое оставшихся отпрысков Пенхаллоу, Обри и Чармин, прибыли в Тревеллин, чтобы отметить шестьдесят второй день рождения отца.

Они приехали поездом, на вокзале их встретил Ублюдок Джимми. Брата с сестрой отделяла друг от друга всего пара лет – Чармин было тридцать, а Обри двадцать восемь, – и оба жили в Лондоне, однако виделись редко и о родственных чувствах вспоминали, лишь возвращаясь под родительский кров. Там они заключали оборонительный альянс против местных варваров – остальных членов семьи.