Убийство девушку не красит

Голова кружилась, и строчки прыгали, налезая одна на другую. Читать то, что до этого повторила дважды, ни в какую не хотелось. Катя бегло просмотрела листки – говорили вроде об этом – и подписала в указанных местах.

– Я могу быть свободна?

Старший следователь по особо важным делам опять посмотрел себе на живот, проверяя правильность расположения галстука. Галстук отклонился от вертикали, но поправлять его Заморевич не стал. Его раздражала эта Миронова. Сдерживался он лишь потому, что так и не понял, чего же от нее ждать. Хотя райская птица на поверку оказалась обычной нелепой курицей. Дурной бабой. Она сидела перед ним два часа и несла ахинею о каком-то невероятном полете. Вроде и знакомства с Поярковым не отрицала, а врала напропалую. От ее туфты Заморевич слегка окосел и сильно разозлился. Его, Крутого Уокера, вздорная баба пыталась развести, как щенка-недоноска. Она что, совершенно не понимает своими птичьими мозгами, где и перед кем сидит? Эх, была бы его, Заморевича, воля, поставил бы ее лицом к столу, пригнул бы за шею пониже и прочистил бы мозги старым известным мужским способом, чтобы не выеживалась… Цаца. Домой она собралась. Спать она хочет. Я тебе покажу домой! Допрыгалась, курочка.

– Нет, Екатерина Сергеевна, – голос Заморевича был насмешлив, а брови взмыли вверх, – вы являетесь подозреваемой в убийстве. В у-бий-стве. И посему домой вы не поедете, а заночуете у нас. Право на это у нас имеется, я вас уверяю.

– Где у вас? – Катя решила, что ослышалась. Свою часть договора оно выполнила честно и рассчитывала с полным правом на отдых в своей постели.

– Узнаете где. У нас имеются для подобных случаев специально выделенные места, – успокоил Заморевич.

От абсурдности ситуации, позднего времени, от ласковости голоса Катя повелась и идиотски предложила:

– Давайте, если нужно, утром я снова приеду. У вас еще остались вопросы…

Заморевич не дал закончить:

– Вот что – хватит!.. Вы задержаны как подозреваемая в убийстве. Что не понятно?

Не понятно было ничего. Правда, Катя, никогда не общавшаяся с правоохранительными органами, понаслышке знала, что да, могут на сколько-то там задержать. На всякий случай она вопросительно посмотрела на своего адвоката. Тот молча развел руками, подтвердил, что ли.

Катя внезапно вспомнила сцену, многократно растиражированную отечественным и мировым кинематографом.

– Я имею право на телефонный звонок.

Семенов, не удосужившийся напомнить ей об этом праве, тем не менее кивнул. Заморевич сморщился как от незрелой клюквы, предвкушая последующую сейчас телефонную истерику, но телефонный аппарат в ее сторону пододвинул, бросив:

– Звоните, но недолго.

Куда нужно звонить, Катя не знала. Понапрасну беспокоить родителей, доводя до инфаркта сообщением о том, что их дочь ночует в милиции по подозрению в убийстве, было никак нельзя. Звонить за полночь кому-то из друзей с такой чушью тоже было несерьезно. И Катя выбрала единственного своего соучастника, Марию Михайловну. Та, несмотря на поздний час, трубку схватила моментально, закричала в волнении:

– Катя, где ты? Что они с тобой сделали?

– Тетя Маша, вы не волнуйтесь, ничего они со мной не сделали, просто поздно уже, и я здесь заночую.

– Катерина, не дури! Где здесь?! Ничего не поздно! Бери такси и приезжай домой! Или они тебя не отпускают? Я сейчас сама за тобой приеду. Катя, они тебя арестовали?…

Голос соседки сорвался, было слышно, как в отдалении залаял Боб.

– Не знаю, – призналась Катя, – вроде бы нет. Только вы, пожалуйста, не волнуйтесь и возьмите Боба к себе.

– Уже взяла, уже взяла! Ты не бойся, девочка, мы тебя дождемся…

Заморевич решил свернуть излияние бабьих чувств.

– Заканчивайте.

Катя наспех попрощалась и положила на рычаг теплую трубку. Старший следователь по особо важным делам, кивнув на Катину сумочку, строго велел:

– Можете оставить себе самое необходимое.

Кате всегда казалось, что она носит с собой только самое необходимое. Выяснилось же, что в действительности необходимого намного меньше, а все остальное возбраняется.

Необходимое легко поместилось в маленький пластиковый пакетик с надписью «Мир камней. Кейптаун». Расческа, упаковка одноразовых платков, гигиеническая салфетка, несколько дежурных прокладок. Две пачки купленного еще днем «Кента» и зажигалка. Телефон, ключи от квартиры и машины, документы, печать фирмы, маникюрные ножницы и даже часы оказались предметами нон-грата.

В другое время, лишенная даже одного из этого жизненно важного набора, Катя впала бы в несусветную панику. Сейчас же, отнятые вкупе, все сразу, они не вызывали ни сожаления, ни горечи потери. Только большое, всеобъемлющее, спасительное отупение и неожиданная покорность остались в ней.

9

Впоследствии Катя так и не смогла восстановить единой картины происходившего с ней в те памятные дни. Дни, поделившие жизнь на две четкие половины. Красочное, ясное, наполненное воздухом и светом «до», в котором светлой и чистой – оказалось вдруг – была даже самая большая печаль, и мрачное, затхлое, тяжелое «после», пролегшее жгуче-черной полосой по зебриной шкуре жизни.