Убийство эмигранта. (Случай в гостинице на 44-ой улице)

Детектив спросил, помню ли я, как поднялся к Вове. Я ответил, помню. По лестнице или в лифте? Услышав ответ, он спросил, почему я избегаю лифта. Я ответил, что приятно ходить по лестнице, если целый день сидишь сиднем сначала на курсах, а потом дома. И в лифте жарко, а сбросить рубашку нельзя, всегда кто-то рядом. Но в тот день вы были в колледже, правда, а обратно возвращались пешком. А это немалое расстояние. Сколько времени вы шли? Мне стало смешно, он пытается доказать, я в тот день устал и потому должен был по всем правилам воспользоваться лифтом. Видно, решил, это так важно, что уже успел расспросить служащих гостиницы и узнать, что я в тот день пришел насквозь мокрый, значит, долго ходил. Я мог бы сказать, что поднялся пешком, потому что пошел к Вове, как меня застал звонок, в комнатных туфлях и старых брюках, которые я ношу дома вместо пижамы, а в лифте люди с улицы, смотрели бы на меня, как на какого-то оборванца. Зачем давать еще один повод для насмешки? Но вовремя вспомнил, я только что объяснил, что люблю ходить по лестницам, добавишь еще одну причину, они решат, я путаюсь. И я молчал. Еще вопрос был, почему я лежал в постели одетый, когда они пришли вчера ночью, я что, ждал их? Мне не хотелось говорить правду, но я ничего не мог придумать и ответил, что ждал. Почему, тут же перевел старичок, разве вы знали, что случилось с вашим приятелем? Не знал, но предполагал что-то в этом роде. Но почему, он чуть не воскликнул. Я долго думал, но опять ничего не мог придумать и не ответил. Детектив спросил, верное ли у них вчера создалось впечатление, что я был рад, когда они пришли. Я сказал, мне очень хотелось доказать, что Вовы не ученые, а ловчилы. Старичок так возмутился, что бросил на стол ручку и поднял ладони к потолку. Неужели в такую минуту вы могли предаваться этим тщеславным побуждениям! Я сказал, что сейчас уже ничего не изменишь, что было, то было. Ну, скажите, задал я вопрос старичку, неужели истина значит меньше, чем несчастный случай? И древнегреческая олигархия родила демократию? Я задал ему еще несколько таких вопросов, и ни на один не получил ответ, так старичок был ошарашен. Мне хотелось ему отомстить, и я напоследок спросил, а что, в Ковенской гимназии Древнюю Грецию не проходили?

На другой вечер

Только успел записать этот вопрос, мне позвонили. Это был Ган. Ну, зачем мне был в такую минуту этот вздорный старик! Но он сказал, что стоит в вестибюле, не разрешу ли я ему подняться. И я прервал запись на половине и спрятал тетрадь.

Ган драматическим жестом бросил на стол «Новую Речь» и сказал: «Видите, я к вам не побоялся прийти. Может быть, вы за это хоть предложите мне сесть?» Я спросил, почему меня нужно бояться и развернул газету. Там на всю первую страницу чернел заголовок, советчики орудуют в Нью-Йорке.

Пока Ган возмущался, газета вышла утром, а я до сих пор ничего не знаю, я успел прочитать, что советчики, совершив преступление, унесли с собой из гостиницы научный труд Вов, который с большим риском был ими вывезен из Союза и привлек к себе внимание здесь. В течение последних дней неизвестные лица обращались к Вовам с угрозами на улице и по телефону, требуя, чтобы рукопись не была опубликована. Но Вовы, мол, стойко держались. Этим они себя приговорили. А за несколько часов до совершения преступления была предпринята попытка дискредитировать ценность труда Вов, как бы подготавливая американскую общественность к мысли, что исчезновение такого труда и даже его авторов не такая уж большая потеря.

Я сразу понял, что они намекают на мою записку профессору. Я спросил Гана, могут ли здесь посадить невиновного. Он ответил, что в Америке вместе с невиновными на свободе разгуливает слишком много виноватых и как ни в чем не бывало продолжают заниматься своим грязным делом, его рабочий, например. Тогда я ему показал черновик моей записки и сказал, что это я критиковал Вов. Это его так обрадовало, что он велел мне одеться. Мы должны сию минуту спуститься в ресторан и посидеть там. Конечно, я за вас заплачу.

Я сначала отказался, а потом вспомнил, он мне должен за то, что я следил за его рабочим и за очки, и согласился. Лучше бы он мне дал эти деньги, как раз теперь они бы мне пригодились, но сказать ему об этом я не решился, потому что обратил внимание, какое на нем потертое пальто.

Когда мы проходили через вестибюль, мой враг дежурный что-то сказал Гану. Тот посмотрел на меня с улыбкой. Он говорит, что на вас слетаются, как на знаменитость. Когда я спросил Гана, имеет ли администрация право не звать меня к телефону, он сказал неопределенно, что это их бизнес. Я думаю, он так ответил, потому что, несмотря на потертое пальто, сам капиталист. У него было хорошее настроение. Он как бы расцвел, так ему понравилось, что я попал с этими Вовами в такую историю.