Митинг завершился. Толпа, колыхая знаменами, уплывала с площади. Новобранцы грузились в «КамАз». Рябинин видел, как светилось лицо осетина Мераба, ласкающего автомат. Как страстно оглядывал ствол и приклад серб Драгош. Как Аурелио прижимал к груди подержанный «калашников».
Раздался высокий шипящий свист, и страшно, трескуче грохнуло. На фасаде, среди колонн, взбухла стена, из нее полыхнул огонь, вырвался дым, и вслед за дымом стали рушиться камни, лепнина, и открылась дыра, в которой что-то дымно мерцало.
Толпа истошно взвыла, взревела, со стоном и криками побежала, будто ее сметал свистящий вихрь. Люди падали, роняли знамена. По их спинам бежали, топтали.
Рябинин испытал ужас, слепое безумие. Ему показалось, что треснула огромная кость, и земля вместе с людьми и домами проваливается. Порывался перепрыгнуть борт грузовика и бежать.
Снова шипящий свист и страшный удар в отдаленный угол площади. Брызнул огонь, черные ошметки асфальта. Сизый дым повалил из земли, как из адской пробоины.
– Беспилотник навел артиллерию! – произнес ополченец в казачьей папахе. – Тикать отседова!
Рябинин знал, что эти удары предназначались ему. Чудовище, что сегодня ночью дохнуло из подбитого грузовика, а сейчас вонзило клык в лепнину фасада, – это чудовище не хотело его убить. А только показало, что он на примете. Что его разглядел беспилотник. И теперь любой его шаг, любая мысль известна чудовищу, и оно распоряжается его жизнью и смертью.
Рябинин стоял в кузове, забыв про свой автомат. Смотрел на пустую площадь, на которой одиноко и дико танцевал колдун с разноцветным шестом. Развевались нарядные ленты, гремели бубенцы, и колдун счастливо смеялся.
Рябинин катил в грузовике среди зеленых скверов и сверкающих фонтанов, слышал отдаленные гулкие взрывы.
Глава 15
Их привезли к сумрачному зданию, окруженному бетонным забором. На заборе грубой краской было начертано: «Слава Донбассу!», «Вперед, на Киев!» У железных ворот лежали бетонные блоки, мешки с песком, стоял караул. Грузовик проехал в ворота. Сгружались, стучали подошвами, гремели автоматами. Комбат Козерог построил отряд:
– База батальона «Марс». Здесь спим, едим. Отсюда идем воевать. Разберитесь по койкам. Потом обед. Потом получите форму. Оружие не сдавать. Спим с автоматом. Пока все. Разойдись.
У входа, на каменных ступенях стояла женщина. Немолодая, в косынке, в долгополой юбке, с загорелым увядшим лицом, на котором печально и тихо светились голубые глаза. Она смотрела на проходивших мимо нее новобранцев и, казалось, жалела их и печалилась. Рябинин вспомнил похожее выражение на материнском лице, когда она наклонялась над его детской кроватью, целуя в горячий от жара лоб.
Он последним взошел на ступени. Женщина спросила его:
– Вы откуда, сынки?
Она спросила так, как спрашивают женщины, когда на перроне, в толпе солдат ищут одного-единственного и не могут найти. Это женское, вековечное, горькое тронуло Рябинина, и он произнес:
– У вас такое красивое родное лицо. Спасибо, что нас встречаете, – вошел под тяжелые своды казармы.
Пахло карболкой. Стены были покрашены грязно-зеленой краской. В просторном сумрачном помещении стояли железные койки и тумбочки. Для новобранцев оставались незастеленными шесть кроватей. На голых пружинах стопкой лежало белье, был свернут в рулон тощий матрас.
Стелились. Надевали сырые наволочки на жесткие подушки. Клали поверх одеял автоматы. Рябинин осматривал безотрадное пространство казармы, и только в дальнем углу на тумбочке, утешая взгляд, стояла большая икона Богородицы. Перед ней светилась малиновая лампадка. Доносились далекие глухие удары.
– Обед! – крикнул появившийся толстяк в камуфляже. – Я зам по тылу Густой. Набьете пузо, ко мне, на склад. Получите форму. Заплат не считать, пальцев не хватит. Модельеров нема. Слухай меня. Теперь вы все донецкие. А Донецк хоть и не первый город в мире, но и не второй. Донбасс свое возьмет, где бы оно ни лежало. – Он хмыкнул, давая понять новобранцам, что теперь их благополучие напрямую зависит от его расположения к ним.
Столовая помещалась рядом. Длинные столы, лавки. Окно в стене, сквозь которое подавали порции. Ополченцы алюминиевыми ложками из пластмассовых мисок хлебали борщ. Брали с подноса грубо нарезанный хлеб. Рябинин встал в очередь, видел, как забирают миски осетин Мераб, каталонец Аурелио и бережно, боясь расплескать, несут к столу. В окне появлялось знакомое, загорелое, с голубыми глазами лицо. Полная женская рука с половником черпала из большой кастрюли борщ, наполняла пластмассовые, грязно-серого цвета миски. Когда очередь дошла до Рябинина, женщина посмотрела на него из окна, куда-то скрылась. Вернулась, взмахнула половником и выставила большую фаянсовую миску, полную дымящегося борща. Миска была покрыта ярким узором, птицами, цветами и ягодами. Казалась драгоценной среди бесцветных пластмассовых посудин. Рябинин изумленно взглянул на женщину. Та молча, печально улыбнулась и кивнула ему.