Убийство к ужину

Он никогда не понимал людей, имеющих привычку разговаривать с самими собой. Ему они представлялись душевнобольными. Но в нынешней ситуации разговор с собой казался ему самой естественной вещью на свете.

Внезапно он замер. Ему не послышалось? Он задержал дыхание. Нет. Снова этот звук. И вдали показались зажженные фары машины. Клуфтингер занервничал.

— Началось, — доложил он сам себе.

Он перегнулся назад, чтобы взять оружие, но рука его не нащупывала. Лихорадочными движениями он принялся обшаривать багажник и угодил костяшками в барабан. Втянув голову в плечи, он дождался, когда глухой гул стихнет, и продолжил поиски, перебирая пальцами все, что более или менее напоминало пистолет. На лбу выступили капли пота. Он поднял глаза на дорогу.

Машина приближалась. В последний раз качнулся свет фар — и она промчалась мимо.

Теперь он мог немного расслабиться. Плохо. Все слишком плохо. Он действовал как новичок. На своих лекциях, которые он время от времени читал в полицейской академии или при работе с практикантами, Клуфтингер неизменно делал акцент на том, как важно быть во всеоружии перед любым развитием событий. И вот теперь прокололся сам. Хорошо еще, что этого никто не видел.

Больше он такого не допустит. Теперь он продолжил свое дело без суеты при слабом пламени зажигалки — идея, которой он мог бы гордиться. Хотя поиски легкими не были: каждые пять — семь секунд приходилось чиркать колесиком снова. В конце концов оружие нашлось, он положил его, а заодно и мобильник на водительское сиденье, которое уже чуть-чуть просохло.

Убрав зажигалку, он взял в левую руку телефон, в правую — пистолет, сделал обратный отсчет от трех и пулей сорвался с места… И тут же плюхнулся обратно. От боли из глаз посыпались искры. Оказывается, второпях он вмазался лбом в верхний край проема дверцы.

— Черт побери всех преступников и засаду в придачу! Все наперекосяк! — На сей раз его ругательство улетело во тьму шипящим шепотом.

Освободив руки, он ощупал лоб. Слава Богу, крови не оказалось. Этого ему только не хватало!

Перед второй попыткой репетиции оперативных действий он тщательно выверил наклон головы, чтобы не наступить на те же грабли дважды, перед внутренним взором прокрутил, точно в замедленной съемке, последовательность всех движений и только после этого попробовал. Схватив пистолет, он выскочил из авто и вполголоса крикнул:

— Стоять, полиция!

Повторив пробный прогон трижды, он добился нужной скорости и ловкости, после чего изможденно откинулся на спинку кресла.

Вот теперь он испытывал настоящий голод. Единым порывом он перекинул сумку-холодильник с заднего сиденья на переднее.

— Да чтоб вас всех черти драли!

Клуфтингер испуганно встрепенулся. Охотничья колбаска выпала из одной руки, из тюбика во второй на брюки, и без того подмоченные, накапало несколько капель жидкой горчицы. Неужели он задремал? Посмотрел на часы: половина четвертого. Ему сделалось плохо. Точно вздремнул, и не слабо. Об этом же говорил и полный мочевой пузырь. Отложив горчицу в сторону, он потер лицо и выполз из машины.

— Болван, ну полный болван! — костерил он себя, на ходу расстегивая ширинку. — Такого болвана еще свет не видывал! И как такое могло случиться?

Его причитания оборвались долгим вздохом облегчения, сопровождавшим процесс опорожнения переполненного пузыря. И вот в этом странном состоянии между яростью и расслаблением он заметил внизу проблеск света.

Ему потребовалось не больше секунды, чтобы увиденное просочилось в мгновенно проснувшееся сознание. Это напоминало удар током.

Струя мигом иссякла. С расстегнутыми брюками он инстинктивно отступил за дерево, хотя заметить его в этой темноте было невозможно. Он покрылся потом, забил озноб, дыхание стало частым и поверхностным.

Пригнувшись, Клуфтингер короткими перебежками направился в сторону мелькнувшего луча. Света узкого серпика убывающей луны хватало ровно на то, чтобы не споткнуться на неровностях почвы. На мгновение вернулась боль в поврежденном колене, но он не обратил на нее внимания. Медленно, но он приближался к заброшенной ферме, хотя и продвигался не по прямой, а петляя. Во время остановок он чутко прислушивался, задерживая дыхание. Удостоверившись, что вокруг ни звука, кроме неясного шевеления в жилом доме на заброшенном дворе, он продолжал движение.

За несколько метров перед фермой он встал как вкопанный, найдя укрытие за деревом. Строение представляло собой перевернутую букву «Г». Торцевая часть была деревянной и служила хозяйственной пристройкой. Длинная сторона представляла собой жилую секцию. Поскольку из окна сарая пробивался свет, Клуфтингер мог неплохо разглядеть внутренний двор, обрамленный с двух сторон стенами дома, а с третьей — невысокой каменной кладкой, за которой, как он предположил, прежде хранился навоз. Вообще-то окна оказались занавешены темной материей или прикрыты лентами из фольги, но отнюдь не основательно. Однако люди, находящиеся внутри, очевидно, чувствовали себя в безопасности.