Убийство на Аппиевой дороге

Целий качнул свою чашу.

— Они отвели жар от Милона и развели костёр у себя под ногами.

— Отлично! — Цицерон отсалютовал ему чашей. — Отлично сказано, такой точный, изысканный оборот! Метафорически — и в то же время буквально! «Отвели жар от Милона и развели костёр у себя под ногами». Замечательно!

Даже Милон слабо улыбнулся и поднял чашу в знак одобрения. В конце концов, ведь и он был оратором и умел ценить точный оборот.

— Ты сказал, что прошлую ночь Милон провёл здесь? — спросил я Цицерона.

— Да. Пока толпа таскала тело Клодия по всему Палатину, Милон ждал за городом. Из осторожности, а не из страха. Прислушивался, приглядывался, выжидал — как полководец, разведывающий местность прежде, чем двинуть вперёд войска.

— Как только я увидел, что эти глупцы устроили пожар, то тотчас же дал ему знать. Послал вестника с сообщением, что если он желает вернуться в Рим, то лучше сделать это незаметно и ни в коем случае не приближаться к своему дому. Больше я ничего не сказал, но Милон увидел путь и ступил на него немедля. Тит Анний Милон, я никогда не встречал человека храбрее. — Говоря так, он смотрел прямо в лицо тому, кому адресовал эту последнюю фразу. Кто-нибудь поскромнее от такого взгляда покраснел бы, но Милон лишь выпятил челюсть и вскинул голову. Хоть он и не выглядел героем — по крайней мере, таким, каких мы привыкли видеть запечатлёнными в мраморе и бронзе — но принять внушительную позу явно умел.

— Я никогда не покину Рим в годину его несчастья, — сказал он с патетической ноткой в голосе. — Я вернулся спасти наш город!

— Отлично! — одобрительно воскликнул Целий. — Тирон, запиши фразу. Это надо будет использовать.

Я было принял слова Целия за насмешку, и насмешку довольно грубую; но Милон, подавшись к Целию, спросил его:

— А может, лучше будет «я ни на день не покидал Рима»?

— Нет, нет; так как ты сказал раньше — в самый раз. Тирон, ты записал?

Тирон поднял голову от дощечки и кивнул.

Тут только я сообразил, что тут нечто большее, чем намерение узнать от меня городские слухи.

— Вы что, составляете речь?

— Ещё нет, — отвечал Цицерон. — Пока что мы работам над основами. Гордиан, в твоих силах оказать нам неоценимую помощь.

— Я совсем не уверен, что хочу вам помогать.

— А я думаю, что хочешь. — Знаменитый оратор бросил на меня взгляд, несомненно, хорошо знакомый Целию и всем остальным, кто когда-либо был его учеником или протеже. Взгляд этот ясно говорил: смотри же, не подведи меня. — Взгляни на нас. Мы все четверо сидим в моём кабинете, не имея возможности шагу ступить из дому иначе, чем под охраной целой армии гладиаторов. У нас есть храброе, решительное сердце — Милон. Красноречивый язык — Целий. Умелая рука, чтобы записывать — Тирон. И смею сказать, холодная голова — я сам. Но ни глаз, ни ушей. А без них невозможно знать настроение на улицах. Кто-то должен смотреть и слушать. В такое время малейший просчёт может оказаться…

Цицерон не произнёс слова «роковым» — это означало бы накликать беду; но все поняли. Мы все очень хорошо знали, что бывает, когда на человека обращается гнев толпы.

— Всё, что мне от тебя нужно, Гордиан — это в некоторых случаях знать твоё мнение. Вот, к примеру, выборы консулов. Похоже, они в конце концов состоятся. Сильно люди настроены против Милона?

Я уставился на него, не веря собственным ушам.

— Ну же, Гордиан. Вопрос достаточно простой. Каковы шансы Милона — лучше, чем прежде, или хуже?

— Ты всерьёз спрашиваешь?

Милон нервно постучал пустой чашкой по подлокотнику.

— Он хочет сказать, что дело безнадёжное.

— Ты это имел в виду, Гордиан? — серьёзно спросил Цицерон.

Я кашлянул.

— Кто-то убил Клодия. И судя по всему, убивал долго и жестоко — я видел тело.

— Видел тело? Где? — резко спросил Милон.

Я колебался, не зная, стоит ли рассказывать ему, что побывал в доме Клодия; но тут на выручку мне неожиданно пришёл Цицерон.

— Да точно так же, как и я — с крыши своего дома. Говорю же тебе, Милон: они носили его по всему Палатину.

— Верно. С крыши. — В конце концов, это не было ложью в полном смысле этого слова. — Его все видели. А кто не видел, тот слышал.

— И что говорят?

— О чём именно?

— О том, как погиб Клодий. Кто мог его убить.

Что ж, если Цицерон хочет прикинуться дурачком, то почему бы мне и не подыграть ему.

— Все уверены, что Клодия убил Милон. Или же люди Милона.

— Где?

— На Аппиевой дороге, недалеко от Бовилл.

— И как именно?

Я прикинул.

— Судя по ранам, на него набросились с кинжалами. — Я вспомнил колотую рану на правом плече. — Возможно, сначала бросили копьё. А под конец задушили.

— Похоже, тебе было виднее, чем мне, — заметил Цицерон.

— Я просто привык замечать малейшие детали.

— А что-нибудь о том, как всё произошло, ты слышал?

— Нет, ничего.

Целий энергично кивнул.

— Ручаюсь, большинство не слышало. Да и кто мог рассказать?

Милон двинул челюстью взад-вперёд, побарабанил пальцами по подлокотнику.

— И всё же слухи прорастают, как сорняки в трещине. Если в нашей истории будет хоть малейшая щель, они мигом найдут, чем её заполнить.

— А каковы слухи, Гордиан? — продолжал Цицерон. — Стычка, засада, случайное столкновение?