Убийство на Аппиевой дороге

Дни проходили за днями, сменялись интеррексы, а выборов всё не было, и не было никакой надежды, что они состоятся. Да и какие могли быть выборы в таком хаосе? Всё сильнее звучали голоса, что Риму снова нужен диктатор. Иной раз при этом называли Цезаря; чаще же в диктаторы прочили Помпея, словно само звучание имени Великого обладало силой восстановить закон и порядок.

Сильнее всего томила неопределённость. Тщетно я ждал появления Тирона. Теперь я был бы рад, если бы Цицерон прислал за мной; рад был бы узнать, что он замышляет со своей кликой, что намерен предпринять среди охвативших город беспорядков. Но не было больше никаких приглашений и никаких тайных встреч с Милоном и Целием.

Когда же в моём доме всё-таки появился посланец, он был не от Цицерона.

Однажды холодным и ясным февральским утром я сидел один в своём кабинете. Эко отправился к себе домой, узнать, как обстоят дела. Женщины были заняты по хозяйству. Несмотря на холод, я распахнул ставни, чтобы проветрить комнату и впустить дневной свет. Гарь рассеялась, ощущался лишь слабый запах дыма. Должно быть, большинство пожаров либо догорели, либо были потушены.

Размышления мои прервало появление Давуса, доложившего о прибытии носилок, которые сопровождал отряд телохранителей.

— Носилки ждут перед дверью, — сообщил Давус. — А один раб хочет тебя видеть. Говорит, он с поручением.

— Носилки, говоришь?

— Да. И очень богатые.

— А занавески у них, часом, не в бело-красную полоску?

— Верно. — Давус удивлённо приподнял брови, до боли напомнив мне Белбо. Внешне Давус совершенно не походил на него — темноволосый, более смуглый, и куда красивее, чем Белбо был даже в молодости — но такой же высокий и широкоплечий и такой же добродушный и жизнерадостный. — По-моему, я эти носилки недавно видел.

— Возможно, перед домом Клодия в ту ночь, когда стало известно о его смерти.

— Да, пожалуй.

— Что ж, проводи этого раба сюда.

Вошедший был таким же, как и все рабы Клодии: молодым, хорошо сложенным, с безупречными чертами ухоженного лица и мускулистой шеей. Даже не скажи мне Давус о носилках перед домом, я сразу понял бы, кто прислал его: едва он вошёл, на меня пахнуло аралией и крокусовым маслом. Этот раб, должно быть, пользовался особой милостью своей госпожи, если так явно пах её любимыми благовониями. Да и держался он весьма самоуверенно: войдя, окинул кабинет оценивающим взглядом, словно явился сюда не исполнить поручение своей хозяйки, а купить дом.

— Так что же понадобилось от меня Клодии, молодой человек? — спросил я.

Он поглядел на меня с сомнением, словно желая сказать «вот уж не знаю», а потом улыбнулся.

— Она просит тебя сопровождать её в её носилках.

— Она думает, что я стану разъезжать по городу, когда на улицах такое творится?

— Если ты опасаешься за свою безопасность, тебе не о чём беспокоиться. Где ещё ты будешь защищён надёжнее? — И раб бросил выразительный взгляд на распахнутое окно, из которого была отлично видна валяющаяся на земле разбитая статуя Минервы. Взгляд этот красноречиво говорил: уж точно не здесь.

После короткого размышления я признал, что он, пожалуй, прав. Бесчинствуют на улицах клодиане, а они отлично знают носилки сестры своего обожаемого лидера и нападать уж точно не станут. К тому же у неё хорошая охрана — наверняка из лучших в Риме гладиаторов. Разве что мы нарвёмся по дороге на толпу сторонников Милона, у которых чешутся руки.

С другой стороны, учитывая обстановку — насилие на улицах, враждующие банды, развязавшие в Риме самую настоящую гражданскую войну, угрозу анархии — вряд ли было сейчас разумным становиться на сторону Клодии. Эко, наверняка воспротивился бы. Но Эко рядом не было, а я устал прятаться в своём доме, устал быть пассивным зрителем того, как город погружается в хаос. Раньше, когда Цицерон посвящал меня в свои планы, сознание, что я знаю больше, чем другие, давало мне ощущение контроля над происходящим — пусть даже это ощущение было обманчивым. Теперь же я чувствовал, что меня уносит течением, над которым я не властен. Неведение и беспомощность пугали сильнее, чем сознание реальной опасности, которую хотя бы знаешь. Встреча с Клодией сулила сведения для посвящённых, и устоять перед таким искушением я не мог.

Клодия тут ни при чём, твёрдо сказал я себе. И то, что ты будешь сидеть в её носилках совсем рядом, окутанный ароматом её благовоний, ощущая тепло её тела…

— Давус, передай госпоже, что меня вызвали по делу. Ненадолго. Если я всё же задержусь, то сообщу.

— Ты уходишь, господин?

— Да.

— Мне лучше пойти с тобой.

— Ты вряд ли понадобишься, — сказал раб Клодии, смерив Давуса пренебрежительным взглядом. Наверно, в сравнении с рыжеволосыми великанами Клодии Давус показался ему недомерком.

— Он прав, Давус, — сказал я. — Мне будет спокойнее, если ты останешься присматривать за домом.