Убийство на дуэли

— Револьвер в пруду. Забросил с испуга. Первый раз он попал в такую историю. Кто-то из знакомых объяснил ему, что, мол, судить будут не того, кто стрелял, а того, чей револьвер. Вот он и принял меры. Бежал, а револьвер в пруд. Ребятишки два часа ныряли, пока достали. Револьвер я осмотрел, самый что ни есть обычный револьвер. Заехал к Иконникову. Странный он какой-то. Вроде как блаженный. Ничего из него не вытащил. Смотрит тебе в глаза, а сам как будто на небесах обитает.

— Ну, и больше нигде не был? — спросил Бакунин.

— Да заходил, кое с кем поговорил, но узнать ничего не узнал. Кое-что обещали, но только завтра. А у вас?

— У нас, брат, разговоров было много. И все интересные. Но тоже пока ничего не вырисовывается. Вот только с этим заведением по стрельбе все ясно. В германские шпионы хозяин не годится. И вообще к этому делу отношения не имеет. А Кондауров очень интересен. И княжна тоже. За ними что-то кроется. Только вот что? Непонятно. Наследство все отходит княжне. Мы с ней поговорили, она в князя по уши влюбилась.

— Антон Игнатьевич! — возмущенно воскликнул я.

— Видишь, князю она тоже не безразлична, — прокомментировал мой возглас Бакунин.

— А что, дело молодое, — согласился Акакий Акинфович.

— Ты, Акакий, вот что. Узнай подробно все о наследстве, — сказал Бакунин, доедая то ли третью, то ли четвертую порцию поросенка.

— Завтра обещали, я уже говорил.

— И потом, есть такой модный доктор. Переломы, вывихи лечит. Он Кондаурову гипс наложил по новой методе. Узнай, что за доктор. Надо к нему зайти. Это в первую голову. Но это завтра. А князю — вот еще сегодня — к госпоже Югорской. Ты, Акакий, о такой и не слыхал.

— Не приходилось, — подтвердил Акакий Акинфович.

Я вопросительно посмотрел на Бакунина.

— Ведь ты княжне пообещал быть сегодня на приеме.

— Я ей этого не обещал.

— Ну как же, я сам слышал.

— Княжна спросила, буду ли я у Югорской нынче вечером. Я ответил: не знаю.

— Врешь, князь. Ты сказал «не знаю» не так, как сейчас: твердо и даже раздраженно. Ты сказал «не знаю» — растерянно, смущенно. На языке влюбленных это значит: «да, обязательно буду». Так что нужно идти.

— Конечно, князь, раз уж обещались, — поддакнул Акакий Акинфович, не пропустив случая скрыто-простодушно подъязвить.

Я уже заметил, что его скрыто-простодушная язвительность в отношении меня была не такой, как в отношении дядюшки. В отношении меня она казалась, да и была на самом деле — более добродушной. Но удержаться от язвительности вообще он, конечно же, не мог. Видимо, язвительная желчь выделялась у него при любой малейшей возможности, что, в свою очередь, видимо, было результатом долговременного общения с дядюшкой.

— Душа моя, — Бакунин откинулся на спинку стула, — не смущайся. В твои годы я иногда влюблялся по два раза вдень…

— Да вы и сейчас, — дружески поддержал Бакунина Акакий Акинфович, естественно, с долей самой утонченной язвительности.

— Вот-вот, я и сейчас, если что, — сделал вид, что не заметил этой язвительности, Бакунин, хотя, конечно же, он ее заметил.

Язвительность Акакия Акинфовича была Бакунину что слону дробина после многолетних обстрелов дядюшки, которые вполне сравнимы с пушечной картечью.

— Князь, душа моя, — продолжал Бакунин, находясь на верху блаженства после сытного ресторанного обеда, — ведь мы с тобой ведем расследование. А в этом деле важны не только факты и сведения. Важна, — Бакунин поднял вверх палец, но Акакий Акинфович вставил слово и успел закончить то, что собирался произнести Бакунин:

— Интуиция, — Акакий Акинфович с самым невинным видом вытер губы салфеткой.

— Правильно говорит Акакий — интуиция, — согласился Бакунин. — Чувствую, князь, все неспроста. В доме Голицыных — неспроста. И вокруг сестры — какое-то облачко тайны. И вокруг княжны.

— Вокруг княжны? — изумился я.

— Именно вокруг княжны.

— Вы думаете, она может быть причастна к убийству отца?

— Я не утверждаю. Но что-то не так в доме Голицыных. — И сказав эту сложную, составленную из «Гамлета» и «Анны Карениной» фразу, Бакунин так поразился ею, что даже сам задумался над смыслом сказанного, а потом добавил: — Может, здесь кроются какие-то другие тайны. И убийство князя просто совпадает со всем этим. А может, и нет. Поговори с княжной. Иной раз одно словечко, один взгляд могут навести…

— На умозаключение, — опять влез Акакий Акинфович.

— Вот-вот. На умозаключение. Поэтому, князь, душа моя, поезжай к Югорской. А мы с Акакием домой. Только заедем сначала к Полуярову. Нужно, чтобы он доставил завтра в часть Толзеева.

— Зачем? — Акакий Акинфович посмотрел на Бакунина какими-то деланно невинными глазами.

— Он, наглец, даже разговаривать с нами не стал, — ответил Бакунин, не замечая взгляда Акакия Акинфовича. — Теперь от разговора с ним очень многое зависит. Когда узнаем, как был сделан вызов, — поймем самое главное. А завтра в части Толзеева уж как-нибудь разговорим.

— Да он уже в части. У Полуярова. Только говорить ничего не хочет, — вздохнул Акакий Акинфович.

Бакунин подозрительно взглянул на него и угрожающе начал:

— Акакий…