Убийство по лицензии

Романтической обстановке соответствовал и нежный голос чаровника Роберто, который страстно произносил слова восхищения. Они отдавались отчетливым эхом в темных углах парадного зала, по площади равного примерно четырем футбольным полям вместе с трибунами для зрителей.

— Любой самый лучший сценарий не годится для вас, потому что не может раскрыть вашей индивидуальности, вашей необыкновенной души…

Лидия таяла, как лед, опущенный в горячую воду. Ну какая женщина пропустит мимо ушей замечание о своей неповторимой индивидуальности и прекрасной душе, в существовании которой она не сомневается! Очевидно, Роберто Мадзини был неплохим психологом. Он знал, что для любой особы женского пола, как нож в печени, слова о том, что ее любят только за ее ангельское личико, если, конечно, личико у нее действительно ангельское. Очевидно, он читал Достоевского и всегда, прежде чем приступить к решающему разговору с дамами, повторял себе слова инфернальницы Грушеньки: «Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».

Лидия безоглядно верила своему платоническому поклоннику. Вся ее прошлая жизнь казалась плохим кинофильмом, случайно просмотренным в пустом зале собственного одиночества.

Между тем шустрый маэстро, не желая даром терять времени, выписал из Америки бойкого горбоносого сценариста, блестяще говорившего по-русски с характерным одесским говорком. Поболтав с героиней будущего фильма, сценарист важно покивал и на пару дней закрылся в спальне покойной супруги лорда Беркли, невинной жертвы собственного племянника. Там к его услугам был сейф с крепкими алкогольными напитками, несмываемое кровавое пятно на полу и прекрасный вид из окна на снежных овечек, идиллически пасущихся на холмах.

Через несколько дней сценарист, опухший не то от сна, не то от неумеренного потребления допинга, выполз из спальни, пошептался о чем-то с Роберто Мадзини и, зажав заветный сценарий под мышкой, отбыл в неизвестном направлении, так и не ответив на расспросы любопытствующей миссис Марушкиной.

Еще через неделю пасторальное времяпрепровождение двух влюбленных было нарушено бандой киношников, которая прибыла на двух грузовых фургонах, доверху забитых аппаратурой. Начались съемки.

И тут же Роберто, милый, галантный Роберто, последний рыцарь уходящего века, мгновенно преобразился в василиска с огненными глазами и одновременно в брызжущего ядовитой слюной дракона. Он бегал по съемочной площадке (то есть по всему замку) и производил шум, достойный аэробуса на взлетной полосе. Он орал на всех. Орал на помощника режиссера, на звукооператора, на осветителей, на невинных костюмеров, которые, вместо викторианских костюмов, подсовывали ему русские сарафаны с кокошниками. Возможно, все конфликты объяснялись просто — участники съемочной группы ни бельмеса не понимали из сказанного своим руководителем, поскольку он орал исключительно по-итальянски.

Даже Лидия — сама Лидия, ее величество королева картины, — и та попала под гильотину творческой принципиальности Мадзини. Роберто орал и на нее, бесконечно заставлял переснимать сцены и требовал невозможного. Причем он даже не удосужился ознакомить ее со сценарием, а сама актриса побоялась вызвать гнев грозного бога съемочной площадки, мечущего громы и молнии и все тяжелое, что попадется ему под руку.

Лидию то гримировали древней старухой, то как шестилетней девочке повязывали игривые бантики. В летний зной, когда листва деревьев замирает в раскаленном воздухе, который вливался в легкие как жидкий металл, режиссер заставлял ее рядиться в роскошные русские меха и обливаться потом на солнцепеке. В прохладные дни, когда влажный ветер с моря диктовал необходимость накинуть на плечи что-нибудь потеплее, безжалостному Роберто приходило в голову, что самое время для съемок обнаженной натуры на лоне природы. К концу съемок Марушкина похудела на шесть килограммов четыреста восемьдесят граммов, чего не могла добиться в течение года, и ее одолел чудовищной силы насморк.

Но жестокого Роберто это не остановило. В самый ветреный, в самый промозглый день изо всех дней английского лета он потащил всю съемочную группу на побережье, загнал Лидию в ледяную воду и заставил ее киснуть там добрую половину дня и значительную часть безлунной ночи, изображая при этом наслаждение водными процедурами. После этого Лидии и закралась в голову крамольная мысль, что давешние разговоры Роберто о его великой любви, мягко говоря, сильно преувеличены. Второй мыслью было следующее подозрение: возможно, пылкий Роберто находится в сговоре с ее мужем и поставил целью загнать невинную жертву в могилу.