Убийство по лицензии

Вешнев принялся было горячо возмущаться, уверять директрису, что невозможно вот так, с бухты-барахты бросить процветающую фирму, прекрасный коллектив, живущий только работой, но узкая рука предупредительно поднялась в воздух, и поток слов затих.

— Я все это знаю. Я не собираюсь закрывать фирму, лишь хочу передать ее в надежные руки…

Лицо Вешнева напряглось.

— …В твои руки, — прозвучало окончание фразы, и пытливые глаза пристально уставились в лицо Вешнева, наполовину закрытое темными очками.

— Какая честь… — пробормотал компаньон, не зная, как реагировать на слова директрисы. В голове его барахталась одна крамольная мысль: а что, если это проверка на вшивость?

— По человеку и честь, — спокойно произнес голос с хрипотцой, и коляска остановилась в тени раскидистого дерева, бросавшего резную тень на желтоватое костистое лицо. — Дай договорить… Ты не хуже меня знаешь дело. Многое понимаешь даже лучше меня. Буквально спас фирму в деле с Губкиным… Я этого не забуду. Однако без некоторых условий фирму, естественно, я тебе не отдам, не надейся. А условия очень и очень непростые…

— Какие условия?

— Во-первых, сохранить «Нескучный сад» в том виде и в том составе, в каком он существует сейчас, — я вовсе не хочу, чтобы самое большое и самое удачное дело моей жизни пошло прахом, как только я перестану переступать, точнее, переезжать, — иронически усмехнулись бесцветные губы, кивая на коляску и на ноги, даже в июльскую теплынь прикрытые толстым пледом, — порог этого особняка.

— Это понятно, — кивнул Вешнев.

— Во-вторых, ты должен навещать меня хотя бы раз в три месяца, поболтать о том о сем, чтобы я не совсем закисла в своей глуши… Видишь, я хочу сохранить твою дружбу, хотя впредь не смогу ее оплачивать…

— Обязательно, Раиса Александровна, да я… — начал было Вешнев.

— Не говори гоп… — немного устало прозвучал голос. — И третий пункт нашего неофициального договора, который волнует меня больше всего… Я хочу заполучить одного знакомого тебе клиента и с твоей помощью сделать ему такой сценарий, который бы он до конца жизни не забыл. Считай, что это мой бзик, начало шизофрении, острый приступ старческого маразма или необратимые последствия климакса — мне все равно. Короче, я так хочу!..

— Хорошо, — слегка дернул плечом Вешнев, что выражало у него крайнюю степень недоумения. — Что я должен делать?

— Ничего, пока ничего. Пока только думать, как нам его заполучить. Только думать.

Солнце внезапно зашло за тучку, и сразу повеяло свежестью, дождем, запахом реки.

— Могу я задать вопрос? — нарушил молчание Вешнев.

— Да, можешь. Но нужен ли этот вопрос, если ты и так знаешь на него ответ?

Тогда он полувопросительно-полуутвердительно произнес:

— Это муж клиентки 67 ФВ!

— Кажется, будет ливень, — озабоченно пробормотала женщина под пледом, поглядывая на жемчужное небо над головой. — И я забыла свою трубку в кабинете…

Коляска, нещадно скрипя колесами на крупных камнях, развернулась и, сверкая спицами, медленно покатилась к особняку, смутно белевшему среди изумрудной листвы. На разгоряченную солнцем землю упали первые крупные капли дождя.

Они встретились в сквере возле Киевского вокзала, как и договаривались. Оба пришли на встречу, как говорится, в растрепанных чувствах, хотя причины «растрепанности» были совершенно разные.

Слава Воронцов был смущен оттого, что ему приходилось обманывать этого немолодого, благообразного человека, очевидно испытывавшего к нему лучшие чувства, чувства, которых он ничем не заслужил. Немного ободряла мысль, что он совершает этот обман во благо самого же человека, а это, как ни крути, цель весьма благородная и достойная. Ложь во спасение — вот, кажется, как это называется.

Парнов также испытывал волнующие чувства, правда, по другой причине. Он был смущен тем, что не знал, какими словами и в какой форме сообщить симпатичному юноше, который стоит перед ним, что он является его отцом и готов сделать для него все на свете и даже намного больше. Он боялся закономерного вопроса своего обретенного отпрыска — «почему», но надеялся на пресловутый «голос крови», ведь на него авторитетно ссылаются все семейные романы.

Он смотрел на молодого человека с соломенного цвета шевелюрой, которую по-свойски ворошил ветер, на розоватое от смущения лицо, спортивную фигуру, широкие плечи, узкие бедра и был доволен — сынок не подкачал. Такой же красавец, каким был и он в молодости. И даже лучше, намного лучше…

— Я не насчет работы, я вас обманул, — с места в карьер ринулся Алексей Михайлович. — Может быть, нам лучше на «ты», все-таки как-то… Лучше на «ты», а?

Воронцов молча пожал плечами. Он то и дело выразительно посматривал на часы, давая понять, что время обеденного перерыва у него ограничено.

— Я знал твою маму в молодости и вот решил встретиться… Как, кстати, она?

— Ее нет, — лаконично ответил Слава, и непонятно было, что подразумевалось под этим «ее нет», — то ли, что ее здесь нет, то ли, что она умерла.

Парнов с искусственной печалью кивнул:

— А как жена, как дочка?

— Нормально.

— Поздравляю тебя с отцовством. Не рано ли только, а? Ведь я в твои годы…