Убийство под аккомпанемент. Маэстро, вы – убийца!

– Интересно, – спросил вдруг у ее уха голос Аллейна, – как расшифровываются инициалы НФД? Они как будто отзываются чем-то в моей дырявой памяти, но я никак не выужу. Откуда, по-вашему, НФД? – Она не ответила, и он через минуту продолжил: – Хотя погодите-ка. Кажется, вы что-то говорили про журнал, который читали перед тем, как пойти в кабинет к лорду Пастерну? «Гармония»? Так ведь? – Он повернулся на нее посмотреть, и она кивнула. – И ведущий той «поплачь в жилетку» колонки называет себя Наставник, Философ и Друг? Так он подписывает свои рецепты лучащейся жизни?

– Вроде того, – промямлила Карлайл.

– И вы спрашивали себя, не писала ли ему мисс де Суз, – безмятежно сказал Аллейн. – Да. Как по-вашему, сделать ли какие-нибудь выводы?

Она издала неопределенное хмыканье. Непрошено на ум пришли горькие воспоминания про рассказанную Фелиситэ историю, как она писала кому-то, кого никогда не видела, а он в ответ прислал «чудесное» письмо. Как Ривера прочел ее ответ на это письмо и устроил сцену. Про статью Неда Мэнкса в «Гармонии». Про поведение Фелиситэ, когда они собирались ехать в «Метроном». Про то, как она вынула цветок из петлицы Неда. Про то, как он наклонил к ней голову, когда они танцевали.

– У мистера Мэнкса была белая гвоздика, – спросил совсем близко голос Аллейна, – когда он сел за стол?

– Нет, – ответила она чересчур громко. – Нет. Только потом. Белые гвоздики стояли на столе за обедом.

– Возможно, это одна из них.

– Тогда, – быстро сказала она, – не сходится. Письмо должны были написать до того, как Нед вообще увидел гвоздики. Не сходится. Фэ сказала, письмо принес посыльный. Нед не мог знать.

– Она сказала, посыльный? Надо будет проверить. Возможно, сыщется конверт. Как по-вашему, – продолжал Аллейн, – он сильно ею увлечен?

(Эдвард сказал: «По поводу Фэ. Случилось нечто очень странное. Не могу объяснить, но мне хочется думать, что ты поймешь».)

– Очень к ней привязан? – говорил Аллейн.

– Не знаю. Не знаю, что и думать.

– Они часто видятся?

– Не знаю. Он… он жил на Дьюкс-Гейт, пока искал квартиру.

– Возможно, роман завязался тогда. Как по-вашему?

Она покачала головой. Аллейн ждал. Теперь его мягкая настойчивость показалась Карлайл невыносимой. Она чувствовала, как удерживающие ее душу якоря обрываются, а саму ее уносит в темноту. Ее обуяли обида и душевная боль, которых она не могла ни понять, ни контролировать.

– Я не хочу об этом говорить, – произнесла она запинаясь. – Это не мое дело. Я не могу так продолжать. Отпустите меня, пожалуйста. Ну пожалуйста, отпустите меня.

– Конечно, – сказал Аллейн. – Я отвезу вас домой.

III

К тому времени, когда они приехали на Дьюкс-Гейт, рассвет уже настолько вступил в свои права, что дома с их слепыми окнами и запертыми дверями были ясно различимы в слабом полусвете.

Выступая из ночи, знакомая улица приобрела вид изнуренный и таинственный, и Карлайл испытала некоторое облегчение, когда позвякивание молочных бутылок в проулке нарушило мрачную тишину.

– У вас есть ключ? – спросил Аллейн.

Они с Фоксом и мужчина с переднего сиденья терпеливо ждали, пока она рылась в сумочке. Подъехала вторая машина, из которой вышли четверо. «Все это придает нам значительности, – подумала она. – Ведется важное расследование. Расследование убийства».

В былые времена она раз или два возвращалась в такой час с Эдвардом Мэнксом с вечеринки. Неопределимый домашний запах ударил им в нос, едва они переступили порог. Карлайл зажгла лампу, и в безмолвном фойе стало светло, а тогда она увидела свое отражение во внутренних стеклянных дверях: ее лицо было залито слезами. Аллейн вошел первым. В вечернем смокинге, со шляпой в руке, он имел вид человека, который проводил ее домой и вот-вот пожелает доброй ночи. Остальные быстро вошли следом. «Что теперь? – задумалась она. – Теперь он меня отпустит? Что они собираются делать?»

Аллейн вынул из кармана документ.

– Это ордер на обыск, – сказал он. – Не хочу поднимать с постели лорда Пастерна. Думаю, достаточно будет, если…

Он прервался, быстро шагнул к затененной лестнице и взбежал на десяток ступеней. Фокс и остальные тихонько застыли у дверей. Маленькие французские часы на площадке торопливо тикали. На втором этаже распахнулась дверь, и на лицо Аллейна упал слабый отблеск света. Голос, безошибочно принадлежащий лорду Пастерну, громко говорил:

– Плевать мне, как ты расстроена. Да хоть из себя выйди, если угодно, но не пойдешь в кровать, пока я не выработаю расписание. Сядь.

Со слабой улыбкой Аллейн двинулся наверх, и после минутной заминки Карлайл стала подниматься следом.