Убийство со взломом

Следовательно, прокурору, если бы он поверил Питеру, оставалось лишь одно – верить его словам, но игнорировать их, что означало для Питера необходимость решать, сможет ли он впредь оставаться в прокуратуре. Оставаться, в свою очередь, значило обвинить человека в преступлении, которого он не совершал. Стайн, которого он уважал, стал бы тогда рвать и метать, он бросился бы в суд и, так как терять ему было бы нечего, вполне мог бы раззвонить там об их тайной встрече. Питера либо подвергли бы остракизму коллеги, либо во время его обвинительной речи всем уже было бы ясно, что он обвиняет невиновного, а это, похоже, верный способ проиграть процесс и, в довершение беды, – погубить собственную душу. Обвинение во втором убийстве, присовокупленное к первому обвинению, меняет приговор с пожизненного заключения, которое так или иначе получит Каротерс, на электрический стул… Потому что два убийства, одно из которых – убийство добропорядочного и многообещающего молодого человека наутро после вооруженного ограбления, были равносильны последней точке в подписании себе смертного приговора. Обвинение в убийствах и обвинение в ограблении станут рассматривать отдельно, но думать, что присяжные не будут осведомлены об обоих преступлениях – полное идиотство. Однако, отделив одно убийство от другого и добившись выделения каждого из них в отдельное производство, а также убедительно доказав, что появление Каротерса в Западном Филли было его немедленным ответом на мольбу о помощи, можно было бы совершенно видоизменить всю картину. Тогда убийство Уитлока становилось результатом аффекта, превращаясь, таким образом, в убийство второй степени.

Он все ехал. Может быть, стоит выйти в отставку еще до начала процесса. Каротерса пусть обвиняет кто-нибудь другой, возможно, даже сам Хоскинс, а Питер будет посиживать дома. Но это дезертирство: спасая свою шкуру, он не спасает Каротерса. А зачем его спасать? И вправду – нужно ли? Ведь Уитлока-то парень убил и в вооруженном ограблении замешан, то есть тюрьма по нему все равно плачет. Разве он не такой же, как прочие подонки?

Все сводится к тому, насколько Питер верит в закон. В закон как таковой. По закону, учитывая отягчающие обстоятельства, как то: наличие при нем спрятанного смертоносного оружия, равно как и обстоятельства смягчающие, к примеру, тот факт, что случилось это после того, как он увидел неподвижное тело женщины, родившей ему сына, и понял, что женщина эта зверски убита, что появление в этот момент в квартире Уитлока явилось для Каротерса неожиданностью, он должен сесть в тюрьму, но никак не умереть. Сейчас закон являлся единственной ценностью, в которую Питер мог еще верить. Далее, Каротерс не должен расплачиваться за чье-то чужое преступление. Кто бы ни совершил убийство Джонетты Генри – а он полагал, что это был печальноглазый, – он должен отсидеть свой срок. Первое убийство было предумышленным, в то время как второе – случайным, под влиянием аффекта.

А где-то за всеми этими вопросами, как решил Питер, таится невозможный, невероятный выход, называемый справедливостью.

Если Питер обратится к окружному прокурору, не исключено, что тот уже все знает и ему не поверит. В этом случае он будет отстранен от дела или даже будет вынужден уйти. Как бы там ни было, запущенная машина будет действовать, а он окажется вне игры, не в силах помочь Каротерсу. Но если – и такая перспектива казалась ему заманчивой и тайно ласкала в нем гордость и правдолюбие, если он не кинется оголтело к окружному прокурору, а повременит, продолжая курировать дело, он сможет заодно проанализировать свои открытия, провести, так сказать, следствие a priori. Никто об этом не узнает, если только, конечно, печальноглазый уже не прознал насчет беседы Питера с миссис Бэнкс и не сообщил об этом мэру. Но он полагал, что старуха не захочет болтать о разговоре. Нет, что за глупость: они это выудят из нее и, возможно, уже выудили, отсюда и эти двое возле его дома.