Убийство в Амстердаме

По словам Норы, сама она была не столько оскорблена, сколько «смущена», смущена из-за матери, и поэтому переключилась на другой канал. Возможно, сказала она, «мы будем готовы к дискуссии об этом лет через двадцать, когда лучше освоимся. Но сейчас слишком рано. Первое поколение не готово обсуждать такие вопросы».

Это самая благожелательная оценка фильма Айаан, услышанная мной от мусульманина или мусульманки, хотя Нора религиознее многих других моих собеседников. Но она была не права в том, что касалось позиции представителей разных поколений. Именно дети иммигрантов представители второго поколения, ровесники Норы, не могли сдержать гнева. Отчасти это объясняется чувством неравенства, присущего всем меньшинствам. Но проблема лежит глубже и заключается в другом неравенстве между самими иммигрантами – теми, кто имеет образование, интеллект, социальные связи и желание преуспеть и ассимилироваться, и более уязвимыми, теми, кто нуждается в связи с национальной общиной. То же самое можно было сказать о евреях. То же самое происходило с новыми иммигрантами в Соединенных Штатах. И то же самое происходит в Европе в наши дни.

Критики Айаан Хирси Али обычно приводят в качестве примера одну телевизионную передачу, чтобы показать, что, по их мнению, неправильно в ее подходе. Айаан всегда проявляла большой интерес к женщинам, которые ищут спасение от своих жестоких мужей в тайных приютах, известных под названием «оставь меня в покое» (blijf van m'n lijf huis).

Эти женщины уже сделали смелый шаг, на который не могут пойти пассивные жертвы; у них хватило храбрости сбежать. Если Айаан и имеет шансы на поддержку в своей борьбе против мусульманского шовинизма, то, скорее всего, ее следует искать среди этих подвергавшихся побоям и оскорблениям жен и дочерей.

Известная программа новостей решила, что будет интересно показать фильм «Покорность» в одном из таких приютов, а затем снять на пленку его обсуждение с участием Айаан. Четыре молодые женщины смотрели фильм вместе. Кое-кто из них видел его раньше. Только одна открыла свое лицо, остальные боялись последствий. Все прекрасно говорили по-голландски.

Они тут же заняли оборонительную позицию. Как могла Айаан пойти на такое откровенное оскорбление, спросили они. Обнаженные женщины – это признак неуважения. Зрительницы считали, что Айаан «использовала» фильм. Она «играла с исламом» ради достижения своих целей. Все они сошлись на том, что из сотрудничества с таким человеком, как ван Гог, ничего, кроме хамской провокации, и не могло выйти.

Айаан очень вежливо ответила, что ее право как мусульманки и даже ее обязанность – критиковать то плохое, что есть в исламе. И притеснение женщин относится сюда в первую очередь. Женщина с открытым лицом, сидевшая рядом с Айаан, принялась нервно поправлять свой желтый свитер. Другая согласилась, что женщин угнетают, но это вопрос культуры и образования, не имеющий никакого отношения к Корану. Айаан повторила, что приводила цитаты из священных текстов. Не в этом дело, кричали женщины: «Вы оскорбляете нас. Моя вера дает мне силы. Благодаря ей я поняла, что у меня дома сложилась неправильная ситуация».

«Этому нужно положить конец! – сказала одна из женщин, лицо которой было закрыто. – Вы должны остановиться». Айаан ответила, что никогда не остановится. «Вы должны остановиться! Если вы не понимаете, что задеваете мои чувства, я не могу продолжать обсуждение!» «Хорошо, – сказала Айаан, отпуская ее небрежным взмахом руки, – тогда до свидания».

Именно этот жест, жест легкого презрения, будто госпожа велит удалиться надоевшей служанке, больше всего возмутил критиков. Вспоминая встречи с Айаан и другими мусульманскими феминистками, Фунда пришла к выводу, что Айаан не способна слушать. У Айаан, сказала она, «я ощущаю агрессию, почти ненависть по отношению к людям, которых она старается спасти».

Возможно, я захожу слишком далеко, но, по-моему, в этой недавней иммигрантке, дочери представителей сомалийской элиты, есть что-то от «регентов», несмотря на ее возражения против излишней заботливости государства всеобщего благоденствия. Айаан чем-то напоминает голландскую аристократку, и выглядела бы вполне уместно на портрете кисти Франса Халса, если не обращать внимания на черный цвет кожи. Ее высказывание заслуживает того, чтобы процитировать его еще раз: «Мы должны… дать иммигрантам то, чего им не хватает в их собственной культуре: личное достоинство». Хорошее чувство, даже благородное, но слишком de haut en bas [35]. Нельзя «дать» людям личное достоинство. Оно их по праву, даже если они находят его в своей вере.