Убийство в Месопотамии

Но доктор Лайднер, думает она, не мог убить свою жену. Он ведь все время находился на крыше.

И вот в тот вечер, когда она, стоя на крыше, размышляет об этом, внезапно ее осеняет догадка. Она понимает, как была убита миссис Лайднер.

В этот момент к ней подходит мисс Ледерен.

И тут же ее любовь к доктору Лайднеру берет верх, и она пытается сделать вид, что ничего не произошло. Мисс Ледерен не должна догадаться, какое чудовищное открытие она только что сделала.

Она нарочно отворачивается в другую сторону (к внутреннему двору) и произносит фразу, которая ей пришла в голову, когда она увидела, как отец Лавиньи идет по двору: “Я поняла, как можно проникнуть внутрь…”

Больше она ничего не желает говорить. Она, мол, “должна хорошенько все обдумать”.

Доктор Лайднер, с тревогой наблюдающий за ней, понимает, что она обо всем догадалась. Она не в силах скрыть от него свой ужас, свое отчаяние.

Правда, пока она еще не выдала его, но сколько можно терпеть такую зависимость?

Убийство входит в привычку. И доктор Лайднер ночью подменяет стакан воды стаканом с кислотой. Он надеется, что все сочтут это самоубийством: несчастная женщина, повинная в смерти миссис Лайднер, не выдержала угрызений совести и наложила на себя руки. Для убедительности доктор Лайднер прячет у нее под кроватью орудие убийства.

Неудивительно, что в предсмертной агонии мисс Джонсон отчаянно пытается сообщить то, что удалось ей узнать столь дорогой ценой. “Окно” — вот что сыграло роковую роль в убийстве миссис Лайднер. Не дверь, а именно окно.

Итак, все объяснилось, все стало на свои места. Безупречно, с психологической точки зрения.

Однако никаких доказательств у меня нет. Решительно никаких.

Наступило молчание. Ужас переполнял нас. Ужас и жалость.

Доктор Лайднер не шелохнулся, не издал ни звука. Он сидел все в той же позе, измученный, постаревший.

Наконец он поднял на Пуаро свой мягкий, усталый взгляд.

— Да, — сказал он, — доказательств нет. Но это не имеет значения. Вы ведь знали, что я не стану ничего отрицать. Не стану отрицать правды. На самом деле.., я даже рад. Я так устал…

Он помолчал.

— Мне жаль Энн, — добавил он просто. — Гадко.., бессмысленно.., это был не я! Как она страдала, бедняжка. Нет, это не я. Это — страх.

Его губы, сведенные болезненной гримасой, вдруг тронула слабая улыбка.

— Из вас вышел бы отличный археолог, мосье Пуаро. Вы одарены талантом воскрешать прошлое. Все было так, как вы сказали. Я любил Луизу.., и убил ее. Если бы вы ее знали, вы бы меня поняли… Впрочем, вы и так все понимаете.

Глава 29

Заключение

Право, не знаю, что еще добавить к сказанному.

“Отца Лавиньи” и его сообщника задержали, когда они собирались сесть на пароход в Бейруте.

Шейла Райли вышла замуж за Эммета. По-моему, это как раз то, что ей надо. Он отнюдь не “тряпка” и сумеет держать ее в узде. Выйди она за Билла, бедняга оказался бы у нее под каблуком.

Кстати, я ходила за ним, когда в прошлом году его оперировали по поводу аппендицита, и очень к нему привязалась. Опекун отослал его в Южную Африку — подыскал там для него какое-то дело.

Мне не привелось больше побывать на Востоке. Странно, но порой меня туда тянет. Я вспоминаю, как шумит мельничное колеса, как женщины, опустившись на колени, полощут в реке белье, вспоминаю медлительных верблюдов с их загадочным надменным взглядом, и во мне просыпается ностальгическое чувство. В конце концов, быть может, грязь не столь уж и опасна для здоровья, как принято думать!

Доктор Райли, бывая в Англии, всегда меня навещает. Как я уже писала, именно он подвиг меня на этот литературный труд. “Хотите — берите, — сказала я ему. — Знаю, здесь полно всяких ошибок, стиль не тот, да и вообще.., но, как говорится, чем богаты…”

И он взял рукопись. Без всяких колебаний. Неужели ее когда-нибудь напечатают? Вот будет забавно!

Мосье Пуаро снова отправился в Сирию, а неделю спустя, возвращаясь домой на Восточном экспрессе, он раскрыл еще одно убийство. Он необыкновенно умен, не стану отрицать, однако как он меня дурачил! Право, никогда ему этого не прощу. Делал вид, будто верит, что я замешана в преступлении и что я на самом деле вовсе не медицинская сестра!

Вот и доктора почти все таковы. Им бы лишь подшутить над вами, а что вы чувствуете при этом, им безразлично.

Я все думаю и думаю о миссис Лайднер: какая она все-таки была на самом деле? Порой мне представляется, что она очень дурная женщина, а потом вдруг вспомню, как мило она обходилась со мной, какой ласковый у нее голос.., и эти чудесные белокурые волосы, и.., нет, не обвинять ее надо, а пожалеть.

И доктора Лайднера тоже ужасно жаль. Знаю, что он совершил два убийства, но ничего не могу с собой поделать. Он так отчаянно ее любил. Как страшно, должно быть, питать к кому-либо такое чувство.

Чем старше я становлюсь, чем лучше узнаю людей, чем чаще вижу повсюду страдания и болезни, тем больше сердце мое наполняется жалостью и сочувствием. Куда и девались те строгие принципы, в которых воспитала меня тетушка. Уж очень она набожна и нетерпима. Бывало, всем соседям косточки перемоет.