Убийство в Озерках

Она уже лежала в постели, намазав кремом лицо и блаженно вытянув ноги, когда услышала на площадке истерический собачий лай и громкие голоса. Она прислушалась и довольно быстро различила голос одного из жильцов. Это был малосимпатичный и ужасно склочный пенсионер, который вечно чего-то требовал на собраниях кооператива, вечно ввязывался в скандальные истории и, гуляя около дома со своим пуделем, всегда покрикивал на других собак и их хозяев.

«У вас сука? Кобель? — кричал он издали. — Уберите его! Уберите немедленно!» И размахивал палкой. А так как Нина у себя в комнате почти всегда держала окно приоткрытым, он без конца будил ее, потому что у него к тому же была странная привычка постоянно разговаривать со своей собакой. «Джули, Джули, Джули, Джули! — доносилось до нее из-под балкона в семь утра. — Иди сюда, девочка моя, иди, иди, иди, моя хорошая! С собачкой хочешь поиграть? Ну, поиграй, поиграй! У вас девочка? Мальчик?.. Джули, Джули, Джули, Джули! Фу! Пойдем, Джуленька, пойдем, маленькая, это нам нельзя».

«О Господи, — думала Нина, окончательно просыпаясь. — Ему что, тоже нельзя?» Она терпеть не могла, когда молодые мамаши говорили, например: «Мы пописали», «Мы срыгнули», «Мы

поспали», как будто речь шла о каких-то коллективных действиях, а тут еще — «Нам нельзя»?

Нина босиком подбежала к двери, посмотрела в глазок, но различила только спины стоящих на площадке людей.

— Убирайтесь отсюда немедленно! — услышала она слегка дребезжащий голос пуделиного хозяина. — Слышите? Иначе я вызову милицию. Вы не имеете права здесь находиться.

Его поддерживали другие голоса, в основном женские, и Нина ясно различила фразу: «Развели здесь бомжатник. Безобразие!» «Еще небось заразы всякой понатащил, — вторила ей другая, — надо будет продезинфицировать подъезд».

Было совершенно ясно, что в покое его не оставят. В другой момент Нина, может быть, и не стала бы в это вмешиваться, но сейчас, когда он болен и на улице пятнадцатиградусный мороз и пронизывающий ветер, а идти ему совершенно некуда, потому что двери соседних домов наглухо закрыты кодовыми замками…

И Нина бросилась одеваться. «Что он им сделал? Чем помешал? — возмущалась она, впопыхах натягивая на себя одежду. — Сидел себе тихо, никого не трогал, не шумел, не безобразничал, даже, кажется, не пил. Что же они к нему привязались?»

Когда она вышла из квартиры, ни на площадке, ни под лестницей его уже не было. Она сорвала с вешалки шубу и бросилась на улицу.

Он успел отойти на сотню метров: было видно, что он идет с трудом, покачиваясь, то ли от порывов ветра, то ли от слабости.

— Подождите! — крикнула Нина и бросилась вдогонку.

Ледяной ветер швырял ей в лицо колючую снежную пыль.

Бомж остановился. Пальто его было распахнуто, ветер трепал шерстяной вязаный шарф, и Нина отчетливо слышала, как хлопает от ветра уголок его пластиковой сумки.

— Пойдемте ко мне, я устрою вас у себя. Вы не можете оставаться на таком морозе: у вас температура.

Он дико посмотрел на нее, ничего не ответил и снова повернулся, чтобы идти дальше.

— Послушайте, подождите! — говорила она, стараясь перекричать вой ветра. — Вы не узнаете меня? Я сегодня дала вам лекарство. Я живу на первом этаже, в квартире слева. Пойдемте ко мне, вы хотя бы переночуете, а завтра мы что-нибудь придумаем.

— Зачем это вам?

«А он, оказывается, совсем не такой “паразит”,— мелькнуло у нее в голове. — Мне казалось, что он беззастенчиво “пользует” меня, как говорит Марго, а он, оказывается, гордый и неприступный. Еще уговаривать его приходится».

— Я потом объясню — зачем, хорошо? А сейчас — пойдемте, если вы не хотите, чтобы я простудилась на этом ветру.

Она пожалела об этом сразу, как только увидела его на фоне светлых обоев своей прихожей. Он стоял, держа в одной руке свой рюкзак, который успел стащить со спины, в другой — чем-то доверху набитый пластиковый пакет и беспомощно озирался.

«Черт возьми, возись с ним теперь, и… куда я его дену? В кухню, в комнату?» — думала Нина, которая ужасно боялась нарушить уют и чистоту своего жилища. Но было поздно. Нина вытащила газету и расстелила ее на полу, чтобы он мог поставить свои вещи. «Раздевайтесь», — сказала она не очень уверенно. Бомж снял пальто, но не повесил его на крючок, а аккуратно свернул и положил на рюкзак.

— Зачем? Есть же вешалка, — сказала Нина с раздражением, которое ей не удалось скрыть, но он не ответил и только сделал едва заметный жест, означающий, что это все равно. Нина не настаивала.

Через полчаса, приняв горячий душ, он спал в кухне на узкой гостевой кушетке, укрытый шелковым ватным одеялом в белоснежном пододеяльнике, а Нина, засунув его вещи в стиральную машину, тщательно вымыв ванну и закрыв на задвижку дверь своей комнаты, сидела в кресле, завернувшись в плед, и старалась понять, как могло случиться, что она влипла в такую ужасную историю. «Неужели я так сентиментальна? — спрашивала она себя, — или я просто дура? И что мне теперь делать — сидеть так всю ночь и не спать?» Потому что спать, пока у нее на кухне «торчал этот тип» она не могла.