— Это мне и было нужно, — сказала она. — Такой день.
Дорис с сочувствием посмотрела на Элизу.
— Да, то, что случилось с Констанс, совершенно ужасно. Просто ужасно.
Элиза кивнула.
— А им уже известно, что там произошло?
— Ничего конкретного, — ответила Элиза. — Они не знают, утонула ли она, случился ли с ней сердечный приступ, не знают даже, была ли она убита или это было самоубийство. Никто ничего точно не знает. Все это так неожиданно и так ужасно.
Элиза взобралась в высокое гримировочное кресло и посмотрела на себя в зеркало. Оттуда из-под красиво изогнутых бровей на нее глядели широко расположенные голубые глаза. Помада уже стерлась, но естественный цвет ее немного пухлых губ все же резко контрастировал с бледной кожей лица. Элиза оперлась рукой о подлокотник кресла и прикоснулась пальцем к шраму на подбородке — следу детской оплошности, когда в Ньюпорте, штат Род-Айленд, одиннадцатилетней девчонкой она не рассчитала свои силы и нырнула слишком глубоко в плавательный бассейн. Шрам этот не был виден в камеру, но иногда, глубоко задумавшись, она машинально начинала потирать его.
— Перестань тереть свой шрам, — скомандовала Дорис.
Элиза опустила руку и положила голову на подголовник.
— Вдобавок ко всему, еще и Мак сейчас здесь, — сказала она, прикрывая глаза.
Дорис закрутила крышку на бутылочке с увлажняющим кремом.
— Да, хорошие новости разлетаются быстро. Я уже слышала, что этот негодяй в городе.
— Ты все узнаешь раньше меня, Дорис.
— Через эти двери проходит много людей, Элиза. И я нахожусь тут уже давно. Поэтому люди рассказывают мне всякие вещи.
— Я знаю это, — сказала Элиза. — Тебе стало известно о том, что Мак спит с той женщиной в Лондоне задолго до меня. Постой-ка, на самом деле, кажется, именно ты мне об этом и рассказала.
Большие карие глаза Дорис увлажнились.
— Мне ужасно не хотелось говорить тебе об этом, дорогая, но я тогда решила, что будет лучше, если ты узнаешь об этом от меня. Было бы хуже, если бы кто-то застал тебя этим врасплох, а потом сплетничал на всех углах о том, как ты восприняла эту новость. Ты же сама в курсе, как здесь любят поговорить.
— Ты все сделала правильно, Дорис. Мне действительно лучше было услышать это от тебя. — Элиза откусила еще кусочек батончика.
— И как ты относишься к тому, что Мак вернулся? — спросила Дорис.
— Я просто рада, что он пробудет здесь несколько дней, — ответила Элиза. — Я боюсь встретиться с ним, но в то же время хочу его увидеть, как бы нелепо это ни звучало. Хочу ненавидеть его — и не могу.
— Будь с этим поосторожнее. Элиза. Мама постоянно говорила мне: обманщик — он всегда обманщик.
Неожиданно для себя Элиза встала на защиту Мак-Брайда.
— Нас с Маком тянуло друг к другу. Мне нравилось быть с ним. Он умный и нежный, и с ним хорошо.
— Только вот по части женщин не может держать себя в руках, — продолжила за нее Дорис.
— Я знаю, — сказала Элиза, — знаю. Но неужели все отношения могут быть разорваны из-за одной пьяной выходки, ночью, в чужой стране, когда тебе так грустно и одиноко? Неужели одной ошибки достаточно, чтобы разрушить все, что между нами было, и все, что еще могло бы быть? — спросила Элиза.
— Думаю, ты сама должна ответить на этот вопрос, — сказала Дорис. — Но при этом будь осторожна и прекрати хмуриться, хорошо? Это вредно для твоего лица.
Глава 16
К двум часам в большом зале Клойстерса собралось множество желающих послушать о шедеврах ткацкого искусства, развешенных на стенах музея.
— Эти гобелены окутаны ореолом таинственности, — начала Ровена, обращаясь к людям, разглядывающим семь громадных декоративных холстов, на которых была изображена охота на мифического единорога. — Нам до сих пор точно не известно, кто заказал эти гобелены; не знаем мы также, почему была создана эта выдающаяся серия работ. С полной уверенностью можно утверждать только то, что эти бесценные панно из шелка, шерсти, а также золотых и серебряных нитей были сотканы в Голландии, а костюмы мужчин и женщин, изображенных на гобеленах, соответствуют одежде, какую носили приблизительно в 1500 году.
Ровена сделала паузу и прокашлялась.
— Ни одно другое произведение искусства не представляет символическое преследование и умерщвление единорога в таких впечатляющих подробностях, — продолжала она. — История о единороге очень запутана и много раз подвергалась изменениям. Легенда о существовании животного с рогом, растущим из середины лба, восходит к глубокой древности; скульптурные изображения таких существ появились еще в восьмом веке до нашей эры. Единорог продолжил свою мифологическую эволюцию во времена Священной Римской империи, когда стал рассматриваться как образ Христа и двуединое воплощение силы и чистоты — власти и права. Но, хотя единорог стал символизировать земную и небесную любовь, его образ также являлся обозначением смерти и жестокости.