Убийство в стиле ретро

– Да, в полном смысле этого слова. То есть не сексуальными партнерами, а именно любовниками, от слова «любовь»… Мы уезжали вдвоем на выходные, ставили палатку на берегу реки, сидели, обнявшись у костра, говорили обо всем и ни о чем, занимались любовью… Иногда мы срывались в Питер, чтобы погулять по городу, ни от кого не скрываясь, мы любили целоваться на Аничковом мосту, зная, что здесь нас вряд ли увидит кто-то из знакомых… Лине было трудно исчезать вот так, на несколько дней: у нее были дети, муж, но она изыскивала возможность – она полюбила меня так же страстно, как я любил ее…

– Господи, какая наивность! – зло выплюнула Елена. – Она всем своим мужикам давала понять, что они самые лучшие и неповторимые!

– Она любила меня, – твердо сказал Сергей. – Потому что решилась родить от меня ребенка.

– Что? – переспросила Лена, не поверив своим ушам. – Что ты сказал?!

– Лина забеременела – не специально, так получилось, – и приняла решение оставить ребенка. Подарить мне частичку себя, а себе взять частичку меня. Она не побоялась. Она знала, что ребенок может родиться ненормальным (мы же единокровные брат с сестрой), но надеялась на чудо. Как она говорила, дитя любви не может быть уродом. Она ошиблась! В пятьдесят девятом, летом, когда вы с Эдиком уехали на все лето в Коктебель, а твой отец улетел за границу, Лина родила дочь Полину. – Сергей сжал губы так, что они побелели, резко разомкнул их и добавил: – Поля родилась ненормальной. Это стало ясно сразу, как только она появилась на свет. У девочки была огромная голова, пустой взгляд, замедленная реакция, но Лина не хотела верить в то, что ее дочь идиотка, она надеялась, что у ребенка просто небольшое отставание в развитии и крупный череп… Но обследование показало, что наш ребенок олигофрен. Генетический урод. Вместо плода любви получился плод инцеста…

– Что стало с девочкой?

– Она умерла, – тихо ответил Сергей.

– От чего?

– Я не знаю. Просто в один из дней, когда я приехал к Лине (она тогда скрывалась на нашей даче под Рязанью), она мне сказала, что Поля умерла. Больше ничего. В то время она больше молчала и плакала, чем говорила… На следующий день мы вернулись в Москву.

– Что же было дальше?

– Мы расстались. Нет, не так… Она прогнала меня. И на сей раз я не смог ничего сделать. Я пытался уговорить ее вернуться ко мне, то бушевал, то плакал, один раз пригрозил, что повешусь, если она не изменит своего решения. Но она неизменно выгоняла меня… Тогда я решил снова уехать на Дальний Восток. Я звал ее с собой, мы могли бы жить там как муж и жена, никому не говоря о том, что мы брат с сестрой, а детей можно было не заводить, я и на это был готов… И, знаешь, она согласилась. На мгновение. Я видел по ее глазам, что она хочет этого так же сильно, как и я… – Сергей сжал пальцами виски. – Но она не поддалась искушению. Сказала, мы прокляты Богом, поэтому не можем быть вместе… Я понял ее и больше никогда не пытался вернуть.

– Потом ты уехал на Дальний Восток?

– Да, и вернулся в Москву только в семьдесят девятом, когда вышел в отставку.

– Ты по-прежнему ее любил?

– Моя любовь к Лине – это не чувство, это крест, который я нес всю жизнь. Именно поэтому, я сказал тебе, что она ее искалечила. У меня нет семьи, детей, мне некому оставить свои капиталы, и только потому, что всю жизнь я любил ее одну, а жениться без любви считал нечестным… – Он виновато улыбнулся. – Так что с тобой у нас ничего бы не вышло. Даже если бы меня не посадили. Ты мне очень нравилась, не буду скрывать, и я очень хотел тебя полюбить, но у меня не получалось… Именно поэтому Лина так старалась разлучить нас. Не потому, что ревновала, не потому, что самодурка, вернее, не только поэтому, главное – она знала, что я не смогу дать тебе того, о чем ты мечтала и чего на самом деле заслуживаешь…

– Но зачем было тебя сажать? Она же могла просто тебя попросить…

– Она умоляла меня оставить тебя в покое. Но тут я заупрямился. Впервые она зависела от меня, что мне очень нравилось. Я хотел отыграться за свою жизнь! Решил показать, что плюю на нее, и чихать хотел на ее просьбы… Лине ничего не оставалось, как толкнуть в мои объятия свою приятельницу, а потом нашептать об этом ее мужу… И одному Богу известно, чего ей стоило на такое решиться, ведь она понимала, что ты ей этого не простишь… – Он тяжело вздохнул. – Я отсидел срок за нанесение тяжких телесных повреждений человеку. Семь лет – и все время я терзался не из-за того, что до полусмерти избил ни в чем не повинного мужика, я казнил себя за то, что из-за своей глупости и мстительности разбил любовь матери и дочери… Прости меня, Лена. За это и за то, что так долго не решался обо всем тебе рассказать.

По щекам Лены катились крупные слезы, но она не замечала их. Как не замечала вопросительно-участливых взглядов официантов и протянутого Сергеем платка.

Когда слезы залили ей воротник, Лена отмерла – оттолкнула Сережину руку и хрипло спросила:

– И зачем ты рассказал об этом сейчас? Когда мама умерла и уже ничего нельзя изменить?

– Она попросила меня.

– Она?