– В апреле 1988 года, – начала она свой рассказ, – я ухаживала за неизлечимо больными пациентами в «Эшкомб-хаус». Но это вы уже, конечно, знаете. Одна пациентка сказала, что перед смертью хочет выйти замуж, но это желание и сама церемония должны остаться в тайне. Она попросила меня быть свидетельницей. И я согласилась. Не мое дело было задавать вопросы. Я и не задавала. Это было желание пациентки, к которой я привязалась и которой, как мне было известно, оставалось жить совсем немного. Я лишь удивилась, что у нее хватило сил на саму церемонию. С позволения архиепископа ее провели в полдень 27-го в небольшой церквушке Святой Оситы в местечке Клемпстоук-Лейси, неподалеку от Нориджа. Священником был преподобный Хьюберт Джонсон, с которым моя пациентка познакомилась в хосписе. Жениха я впервые увидела, когда он приехал на машине за пациенткой и за мной, чтобы якобы покататься на природе. Отец Хьюберт должен был найти второго свидетеля, но ему это не удалось. Я сейчас не помню, что случилось. Когда мы уезжали из хосписа, я заметила Маргарет Манро. Она выходила после собеседования на должность сиделки с сестрой-хозяйкой. На самом деле это я предложила ей прислать резюме. Я знала, что могу положиться на ее абсолютное благоразумие. Хотя она, конечно, была намного младше меня, так вышло, что мы вместе учились в Лондоне. Я поздно начала работать медсестрой, до этого какое-то время занималась наукой. Мой отец был решительно против такого выбора профессии, и я смогла подать заявление на обучение только после его смерти. После церемонии мы с пациенткой вернулись в хоспис. В ее последние дни она казалась намного счастливее и более умиротворенной, но ни она, ни я о свадьбе не говорили. Так много воды утекло с тех пор, как я работала в хос-писе, что я вряд ли смогла бы все это вспомнить, не посмотрев свои записи, если бы у меня не спросили об этом раньше. Когда видишь написанные слова, даже если нет имен, в памяти все всплывает удивительно ясно. Был прекрасный день: помню, что двор в церкви Святой Оситы был весь желтым от нарциссов, а выходили мы из церкви в лучах солнца.
– Пациенткой была Клара Арбетнот? – поинтересовалась Кейт.
– Да, она. – Мисс Фосетт подняла глаза на инспектора.
– А жених?
– Этого я не знаю. Не помню ни лица, ни имени и сомневаюсь, что Маргарет – будь она жива – смогла бы помочь.
– Но она же, как свидетель, подписывала свидетельство о браке, а там, безусловно, были прописаны имена, – сказала Кейт.
– Наверное, так и было. Но зачем ей было их запоминать? И к тому же при обряде венчания используются только христианские имена. – Она замолчала, а потом продолжила: – Должна признаться, что была с вами не совсем честна. Мне нужно было время подумать, поразмыслить, что именно, если вообще что-то, мне следует рассказать. Я могла ответить на ваши вопросы, и не заглядывая в дневник. Я уже перечитывала эти записи. В четверг, 12 октября, с телефона-автомата в Лоустофте мне звонила Маргарет Манро. Она интересовалась именем невесты, и я его назвала. Вот имя жениха я ей сообщить не смогла, так как его нет в дневнике и, даже если бы я его когда-то знала, это дела давно минувших дней.
– Попробуйте вспомнить хоть что-нибудь о женихе, – попросила Кейт. – Возраст, как выглядел, как говорил? Он еще когда-нибудь приезжал в хоспис?
– Нет, не приезжал. Даже когда умирала Клара. И насколько мне известно, на кремации он тоже не присутствовал. Все устроила адвокатская фирма из Нориджа. Я его больше не видела и ничего о нем не слышала. Хотя было кое-что. Я заметила это, когда он стоял перед алтарем и надевал кольцо на палец Клары. Верхняя фаланга безымянного пальца на левой руке отсутствовала.
Кейт захлестнула такая бодрящая волна торжества и возбуждения, что она даже испугалась, как бы не выдать это выражением лица. На Роббинса она смотреть не стала.
– А мисс Арбетнот когда-либо рассказывала вам о причине, побудившей ее выйти замуж? Есть ли вероятность, что, например, там был замешан ребенок? – спросила она, стараясь говорить спокойно.
– Ребенок? Она никогда не говорила, что у нее был ребенок. И насколько я помню, в медицинской карточке про беременность сведений не было. К ней никогда не приезжали никакие дети. Как, впрочем, и мужчина, за которого она вышла замуж.
– То есть она вам ничего не рассказывала?
– Только то, что собиралась выйти замуж, что эта свадьба должна быть сохранена в абсолютной тайне и что ей нужна моя помощь. И я помогла.
– А могла она кому-нибудь довериться?
– Священник, который ее венчал, отец Хьюберт Джонсон провел с ней перед смертью очень много времени. Я помню, что он ее причащал и слушал исповедь. А я следила, чтобы их не тревожили, когда он был с моей пациенткой. Должно быть, она рассказала ему все: как другу или как священнику. Но он сам был на тот момент серьезно болен и через два года скончался.