Убийство в теологическом колледже

Дэлглиш не стал кричать в ответ. Минуты две они стояли, молча глядя друг на друга, и коммандеру показалось, что за этот короткий промежуток времени он познал самого себя глубже, чем за полжизни. Чувство, с которым он сейчас столкнулся, было ему незнакомо: такого сильного гнева он не испытывал никогда. Тот гнев, который нахлынул на него, когда он стоял и смотрел на тело архидьякона, был ничто в сравнении с этой сокрушительной эмоцией. Не сказать, что она ему не понравилась или что он ей не доверял, он просто смирился с ее мощью. Он понял, почему так не хотел смотреть Грегори в лицо, когда их отделял лишь небольшой стол в комнате для допросов. Став поодаль, он дистанцировался не только от физического присутствия своего противника. Но теперь коммандер не мог себе этого позволить.

Дэлглиш никогда не считал свою работу крестовым походом. Он знавал детективов, у которых вид жертвы – в момент, когда его или ее настигло небытие, – оставлял такой мощный след, что этот образ можно было изгнать из сердца лишь во время ареста. Некоторые даже заключали сделки с судьбой: не пили, не ходили в пабы и ничего не праздновали, пока не схватят убийцу. Их жалость и негодование он разделял, а вот потребность в личном участии и антагонизме – нет. Коммандер считал расследование профессиональным и интеллектуальным служением истине. Но сейчас его чувства были иными. Дело не только в том, что Грегори осквернил место, где он был счастлив (он горько спросил самого себя, какой же благодатью счастье Адама Дэлглиша осенило колледж Святого Ансельма). Дело не в том, что он почитал отца Мартина и не мог забыть охваченное ужасом лицо священника, когда тот оторвался от тела Крэмптона. И не в том, что темный локон дрожащей у коммандера в руках Эммы нежно коснулся его щеки – пусть так ненадолго, что сложно поверить, были ли эти объятия вообще. Захватившее его целиком чувство имело еще одну, более примитивную, более низкую причину. Грегори спланировал и совершил убийство, когда он, Дэлглиш, спал всего в пятидесяти ярдах. А теперь собирался торжествовать победу: довольный, он выходит в море, в свою обожаемую стихию, навстречу мягкой смерти от холода и усталости. Спланировал он и еще один шаг. Коммандер мог читать мысли Грегори так же ясно, как, он знал, Грегори читает его. Он собирался захватить с собой своего противника. Если Грегори войдет в воду, войдет и Дэлглиш. Выбора не было. Он не смог бы жить, зная, что стоял и смотрел, как кто-то плывет навстречу смерти. И он рискнет жизнью не ради сострадания или человечности, а из упрямства и гордости.

Он прикинул соотношение сил. Физически они, скорее всего, были равны, но плавал Грегори лучше. В такой мучительно холодной воде никто не продержится долго, но если помощь придет быстро – а она придет, – они смогут выжить. Он задался вопросом, не стоит ли обернуться и отдать Кейт приказ позвонить в колледж, чтобы спустили на воду спасательную лодку, но передумал: если Грегори услышит, как по дорожке вдоль утесов мчатся авто, он не станет колебаться. А сейчас оставался пусть и слабый, но шанс, что он откажется от своей идеи. Хотя Дэлглиш понимал, какое у Грегори подавляющее преимущество: ведь умереть мечтал только один из них.

Они стояли, стояли… А потом, совершенно естественным жестом, словно был летний денек и синее море переливалось серебром в сиянии солнца, Грегори скинул пальто и нырнул.

Для Кейт эти две минуты противостояния тянулись вечность. Она замерла, будто у нее застыл каждый мускул, не отрывая взгляда от двух неподвижных фигур. Невольно, но с осторожностью она стала постепенно продвигаться вперед.

Прилив захлестывал ноги, но девушка не чувствовала его холодных укусов. Она поняла, что, ругаясь, бормочет сквозь сжатые зубы: «Назад, отойди назад. Оставь его в покое». Она вкладывала в реплики столько убеждения, что, без сомнения, должна была достучаться до несгибаемой спины Дэлглиша. Но теперь, когда все произошло, она могла действовать. Кейт набрала номер колледжа и услышала сигнал соединения. Трубку никто не брал, и она обнаружила, что выражается такой нецензурной бранью, какая обычно была ей не свойственна. Шли гудки. А потом она услышала, как сдержанно ответил отец Себастьян.

– Отец, это Кейт Мискин. – Она старалась говорить спокойно. – Мы на пляже. Дэлглиш и Грегори в воде. Нужны лодка и «скорая». Быстро.

Отец Себастьян не стал задавать вопросов, а просто сказал:

– Стойте там, где стоите, чтобы отметить место. Мы идем.

Теперь пришлось ждать подольше, но на этот раз девушка засекла время. Через три с четвертью минуты она услышала звуки приближающихся машин. Вглядываясь в бушующее море, она больше не видела соперников. Кейт подбежала к краю волнореза и встала там, где стоял Грегори, не замечая ни захлестывающих волн, ни резких ударов ветра. Внезапно она их разглядела – две головы, седая и темная, всего в паре ярдов от нее. Затем отполированная дуга волны и россыпь брызг скрыли их из виду.