Убийство в теологическом колледже

Но спрашивать и не пришлось. Как только они подъехали к деревне, Кейт заметила опрятный кирпичный домик с черепичной крышей, стоящий в каких-то сорока футах от зеленой обочины, слегка возвышающейся над дорогой. На белой доске на воротах жирным шрифтом черными буквами было аккуратно написано название: коттедж «Цок-цок». Над главным входом в камне была выбита дата 1893. На первом этаже располагались два одинаковых полукруглых окна, а над ними еще три. Дом был выкрашен блестящей белой краской, оконные стекла сверкали, а между плитами, ведущими к двери, был выполот сорняк. Создавалось впечатление порядка и уюта. Они припарковались на обочине, прошли по тропинке и остановились перед железным дверным молоточком в форме подковы. Ответа не было.

– Видимо, никого нет, – сказала Кейт, – но обойти вокруг дома стоит.

Заморосил и прекратился дождь, и хотя воздух был все еще холодным, день уже набирал обороты, и в небе на востоке появились еле различимые синие прожилки. Каменная дорожка слева от дома вела к незапертой калитке в сад. Кейт, завсегдатай трущоб, в садоводстве не разбиралась, но сразу заметила, что здесь поработали с душой. Расположение деревьев и кустарников, тщательно продуманные клумбы и аккуратные грядки в конце сада говорили о том, что мисс Фосетт дело свое знала. Благодаря небольшому подъему почвы из сада также открывался отличный вид. Под широким небом Восточной Англии во всем великолепии зеленых, золотых и коричневых красок буйно раскинулся осенний пейзаж.

Склонившаяся над клумбой женщина с тяпкой в руке выпрямилась и пошла к ним навстречу: высокая, похожая на цыганку, со смуглым лицом и глубокими морщинками. Черные волосы, едва тронутые сединой, были зачесаны назад и заколоты у шеи. Она была в длинной шерстяной юбке с передником из мешковины, в центре которого располагался большой карман, в массивных туфлях и перчатках для работы в саду. Казалось, этот визит ее не удивил и не смутил.

Кейт представилась сама, представила сержанта Роббинса, предъявила удостоверение и повторила суть того, что ранее говорила мисс Ветстоун.

– В хосписе нам помочь не смогли, – добавила она, – но миссис Ширли Лег сказала, что вы работали там двенадцать лет назад и знали миссис Манро. Мы нашли номер вашего телефона и пытались дозвониться, но вы не отвечали.

– Наверное, я была в саду. Друзья говорят, что надо завести мобильник, но это последнее, что я хочу. Такая гадость. Я перестала ездить на поездах, пока не сделают купе, в которых нельзя будет пользоваться телефонами.

В отличие от мисс Ветстоун она вопросов не задавала. «Можно подумать, – пришло в голову Кейт, – что офицеры из столичной полиции ездят к ней пачками».

Женщина пристально посмотрела на Кейт, а потом сказала:

– Давайте войдем в дом и посмотрим, чем я смогу вам помочь.

Они вошли через кладовую с кирпичным полом, где под окном стояла глубокая каменная раковина, а по противоположной стене шли книжные полки и шкафы с посудой. Эту комнату, в которой витал запах влажной земли и яблок и слегка отдавало керосином, очевидно, использовали как кладовку. Кейт выхватила глазами коробку с яблоками на полке, связку лука, мотки веревок, ведра, свернутый садовый шланг на крючке и подставку с садовыми инструментами. Все чистое и опрятное. Мисс Фосетт сняла передник и туфли и босиком провела их в гостиную.

Гостиная поведала Кейт о независимой и уединенной жизни. Перед камином стояло только одно кресло с высокой спинкой, слева от которого на столе примостилась лампа, а справа – другой стол, заваленный книгами. Круглый стол напротив окна был накрыт на одного, оставшиеся три стула были отодвинуты к стене. На низеньком кресле с обитой спинкой свернулся огромный рыжий кот, пухлый как подушка. Когда они вошли, он поднял свирепую морду, задержал на них взгляд, а потом, обиженный, соскочил с кресла и неуклюже прошествовал в кладовую. Послышался щелчок дверцы для кошек. Кейт подумала, что более уродливого кота она в жизни не встречала.

Мисс Фосетт придвинула поближе два стула с прямыми спинками, а потом подошла к комоду, встроенному в нишу слева от камина.

– Не знаю, смогу я помочь или нет, – начала она, – но если что-то важное случилось с Маргарет Манро, когда мы обе работали в хосписе, то я, вероятно, написала об этом в дневнике. В детстве отец настаивал, чтобы мы вели дневники, и привычка осталась. Знаете, так же настаивают на ежевечерних молитвах перед сном: начинаешь в детстве, а потом не можешь остановиться – совестно, как бы ни было неприятно. Так вы говорите, двенадцать лет назад. Получается, в 1988-м.

Она устроилась в кресле перед камином и взяла в руки какую-то детскую тетрадку.

– Вы не помните, ухаживали ли вы за мисс Кларой Арбетнот, когда работали в «Эшкомб-хаус»? – спросила Кейт.

Если мисс Фосетт и посчитала внезапное упоминание Клары Арбетнот странным, то вида не подала.

– Да, я помню мисс Арбетнот, – сказала она. – Я заботилась о ней со дня приезда и до того момента, как пять недель спустя она умерла.