Убийца-юморист

- За Россию, самодержавие, православие и нар-родность! - неслось мне вслед из буфета-"клоповника", как это тусклое, убогое помещение именовал Тимофей Лебедев. А ещё грохот и лязг и добавочные разноголосые вопли:

- В морду их! В морду! Коммивояжеры из Тель-Авива! А, боишься один на один?! У, сволочи продажные!

Мимо меня, пролетом через ступеньку, пронеслись два господина, одетые опрятно, и один из них на ходу бросил другому:

- Они взялись свою Русь спасать! С прокисшими от водки мозгами!

- Все идет как надо! Как надо, Давид! - отозвался другой.

Я вышла из Дома литераторов и попала в тишину московской вечерней улицы, озвученную только летучим шипением шин проносящихся мимо машин. Я пошла по Поварской, свернула на Тверской бульвар... Мне хотелось присесть где-нибудь тут, в уличном кафе, где белеют столы и стулья как-то приветливо по-южному, и выпить чашку кофе... Однако я знала, что мои среднестатистические финансы не позволят сделать этого. Просто обидно за одно сидение ухлопать столько же рубликов, сколько уйдет в домашних условиях за целых пять чашек вполне полноценного кофе...

"Мелочная ты становишься, Татьяна!" - упрекнула я себя, проходя мимо ажурной загородочки, где за пластиковыми ветвями плюща полускрывались эти милые белые столики и стулья. Но сейчас же и похвалила себя: "Правильно поступаешь, девушка! Это когда-то при разбитном социализме колониальные товары стоили гроши. Ныне же, вступая в какую-то там очередную стадию развития капитализма, - следует, как это делают цивилизованные американцы, англичане и прочие, считать каждый цент, франк, тугрик".

Увы! Смалодушничала! Шла, шла и... зашла в уютный закуточек под раскидистым кленом, села на белый пластмассовый стульчик и белого пластмассового стола... Кофе в белой чашечке пах так чудесно... Закатное солнце просквозило ярко-зеленые округлые листы пластмассовой повилики, и они стали очень похожи на настоящие. От голубой вазы с искусственным голубовато-желтым ирисом на белый столик легла врастяжку бледно-сиреневая тень.

Первый глоток горячего, горько-сладкого, пахнущего Бразилией, - и можно "забыться и заснуть", как сказал поэт... А там и помечтать: вот сейчас с тобой, Татьяна, и произойдет нечто необыкновенное... Например... вол всем белоснежном откуда-то... оттуда... с небес... спустится некто... не человек, а одна сплошная наинежнейшая улыбка, предназначенная тебе, одной лишь тебе...

"И конечно, это Нечто окажется тобой, Алешка, потому что только ты способен как-то уживаться со мной... как-то гладить... и еще, вдобавок, любить... Только ты..." - думала и посмеивалась про себя.

Как это получается - не понять, но получается именно так: мало кто из мужчин способен рискнуть и подойти ко мне, чтобы познакомиться. Чутье подсказывает им: "Остановись! Это не настоящая женщина! Это - журналистка! С такой намаешься!"

И впрямь сидела я с чашечкой одна-одинешенька под пение Эдит Пиаф, которую здешние хозяева заставили изображать французский стиль и... сортировала знания, сведения, полученные за день и касающиеся весьма любопытной личности малоизвестного драматурга и отчасти переводчика С.Г. Шора.

Что же получалось? А то, что С.Г. Шор мог умереть сам по себе, ибо пил крепко. И человек, который сидел с ним за бутылкой в последний для Семена Григорьевича вечер, мог и не травить его сознательно ядовитой водкой...

Только вот... только вот... почему имя С.Г. Шора оказалось в том "предсмертном списке", который кто-то, юморист какой-то, приклеивал несколько раз подряд к кресту на могиле В.С. Михайлова? случайное совпадение?

Нечаянная подробность: В.С. Михайлова не очень-то, выходит, чтили в писательских кругах. Это он для неосведомленных читателей казался едва ли не гением, личностью светлой до ослепления... А ведь вот кто-то, разумеется, не небожитель, осмелел или обнаглел до того, что взял и хохотнул в самый неподобающий момент, словно имел на это какое-то право или знал про Михайлова нечто...

Значит, что? Значит, следует уделить особое внимание жизни и творчеству В.С. Михайлова, пообщаться с его многими женами, детьми, близкими знакомыми...

... Жизнь, представьте, иногда тотчас выполняет ваш заказ. Едва я покинула кафешечку, едва ступила на тротуар - мне навстречу дама в лиловом, в черной шляпке с вуалью на рыжих крашеных волосах... Я, было, оторопела на миг, но моя журналистская беспардонность уже преградила дорогу этой самой даме, и я произнесла не без лицедейского надрыва:

- Как я рада! Извините, конечно, но именно сейчас я думала о вас...

- Кто вы? - нахмурились аккуратно подвыщипанные темно-шоколадные бровки.

Как же кстати оказалось то, что я запомнила её имя-отчество!

- Софья Марковна! - воскликнула я. - Как я рада, что встретила вас! Как я рада! Я журналистка... Я пишу статью о Владимире Сергеевиче... Я же права не имею обойти вниманием вас... ваше мнение... А зовут меня... Вот удостоверение... Я видела вас на похоронах Владимира Сергеевича...

- Да, да, - дама вздохнула. - Да, да... Конечно... Очень кстати... Но не сейчас же? Я сейчас спешу на прием в посольство...