Убийца по имени Ной

Около дома стояла лавка — простая, сбитая из неотесанных досок. Виктор сел на нее с наслаждением и стал дожидаться обеда. Через некоторое время из домика вышел Ной и сунул в руки Виктора большой ломоть полузасохшего хлеба и стакан воды.

— Хлеб наш насущный, — сказал Ной. — И вода, живая вода.

— Спасибо! — обрадовался и этому Виктор.

— Не меня благодари — Бога.

— Не знаю — как, — пожал плечами Виктор.

— Подумай и сам реши! Неужели за столько времени у тебя не возникло с Богом никакой связи? — строго спросил Ной.

— Возникло…

— Вот и благодари сам! Давай! — намекал на некоторую самостоятельность Ной. — Скоро братья придут. Жди их здесь. И делай то, что они будут делать.

— Хорошо… А добавки не будет?

— Вечером будет ужин, — сказал Ной и ушел в домик.

«Зачем я спросил про добавку? — мысленно ругнул себя Виктор. — Ведь я не хочу есть — только Ноя разозлил своим бестактным вопросом».

Он размачивал хлеб в воде и ел, боясь потерять и крошку. «Спасибо Тебе, Господи!» — мысленно поблагодарил Виктор и стал ждать, что будет дальше.

Долго ничего не происходило: он сидел один в лагере, становилось прохладно, потому что солнце ушло. Ни о чем не хотелось думать, хотелось пожить простой, животной жизнью — как трава, как дерево, которое пьет воду и подставляет крону лучам солнца и тихо себе радуется жизни. Почему человек так не может? Почему придумывает себе сложности, ставит сам себе препятствия, а потом мужественно их преодолевает?..

Но, слава Богу, наконец нашлось пристанище — совсем близко от Бога, и пока он, Виктор, не поймет про жизнь что-то важное, он не уйдет отсюда. А Вероника пусть ждет, потому что если он поймет для себя — значит, он поймет и для двоих.

Виктор поймал себя на том, что его желания всего за несколько месяцев сильнейшим образом изменились. Чего он хотел раньше? Хорошую работу и хорошую зарплату, хорошую жену… А где она, несостоявшаяся жена? Теперь хотелось только покоя — покоя дерева: стоит себе на одном месте и не жаждет никаких перемен, никому не помогает, но никто и ему не мешает. От ветра качается, под дождем мокнет. Но ничего не меняется — дерево остается деревом. И все время на воздухе, на природе — красота!

Что же сделала с ним та женщина в белых одеждах? Избавила от жуткой боли — несомненно, но при этом изменила направление его воли. Еще утром он был полон внутренних сил и жажды деятельности, а вечером мечтает о деревянном покое. Его воля, кажется, подавлена. Подавлена, решил Виктор. Ну и что? Так хорошо жить, подчиняясь кому-то умному, знающему, уверенному; делать, как он скажет, и то, что скажет. Это настоящий отпуск от будней собственных страстей, неудач и хаоса жизни.

Виктор понял, что он сам себе надоел, со всеми своими поисками и находками, он уже не мог сам себя терпеть. Выход один — спустить все на тормозах. С какого бока ни зайди — видимость одна и та же: подчиниться сильному и знающему, тому, кто объяснит этот мир…

В сумерках в лагерь стали возвращаться обитатели. Они приходили поодиночке и небольшими группками, мужчины и женщины — слетались, как пчелы в свой улей. Некоторые из них прилетали с добычей — с огромными, но, видимо, легкими мешками. Другие, как трутни, брели налегке. Но всех их объединяло одно, и это Виктор сразу понял: они возвращались, чтобы, забыв свои дневные труды, тоже подчиниться кому-то, кто скажет, что делать завтра, через месяц, через год… Эти люди были братьями, поистине его, Виктора, братьями и сестрами по главному признаку: они отреклись от своей негодной воли и получили взамен облегчение — общую веру, связывающую их всех, таких разных… Виктор окрестил их своими братьями, потому что ему стал дорог путь каждого из них к прозрению. У него не было сомнений, что каждый из них когда-то начал поиски смысла жизни и они привели сюда, на гору.

Братья и сестры шли мимо него, уставшие и хмурые. Виктор кивал им, и редко кто отвечал взаимным приветствием. Познакомиться же с ним не захотел никто. Это не смутило Виктора, потому что он уже знал, как труден путь.

Обитатели лагеря собрались у домика Ноя в ожидании. Их было человек пятьдесят, все не старше сорока, но в основном молодежь двадцати — тридцати лет. Виктор встал со своей лавки, потому что иначе получалось, что все взоры были обращены на него, и ему даже показалось, что братья и сестры ждут от него какого-то сообщения. Виктор встал и пристроился сзади собравшейся толпы. Тогда ему стали слышны некоторые тихие разговоры.

— Опять разделить никак не может, — говорил один.

— Стемнеет — снова будем искать куски свои по земле, — говорил другой.

— За водой сегодня ходили?

— Нет, опять трехдневную будем пить, — говорил еще кто-то, но все произносилось беззлобно и с пониманием.

Виктор заметил, что почти каждый, кто сказал хоть слово, обернулся на него. Он подумал, что, может, они хотят, чтобы и он заговорил с ними. Но он пока совершенно не знал, о чем говорить. Сейчас он хотел только слушать.