Убийца по имени Ной

— Не, это не я! Я — другое. Где милиция?

— Ночь сейчас, спать иди, — выталкивала из дежурки она. — Весь сон перебил, дурной. Завтра весь день квелая буду.

Он пошел к выходу, но и там все двери были заперты. Тут уж и светать стало. Виктор выглянул в окно и увидел — действительно, несколько коммерческих киосков сгорели дотла.

Виктор открыл балконную дверь, выглянул наружу: второй этаж советской постройки — высокий, но рискнуть все-таки можно. Внизу — трава по пояс.

— Господи, помилуй! — сиганул Виктор вниз прямо с широкого балконного заграждения. — Земля, встречай героя!

И он пошел бродить по городку, чем-то похожему на предыдущий; скорее всего, не внешне — здесь было много каменных домов старинной постройки и все как-то основательней. Но атмосфера заброшенности, неприкаянности, убожества незримо отравляла жизнь улиц. В предрассветный час без жителей город словно вымер. Да и жители — много ли духа прибавят? В больших городах все это незаметно, но в глубинке…

Вот они, родимые… «Церковь Апокалипсиса приглашает на свое собрание…» — все заборы оклеены, как будто София Ротару приезжает. А что бездушному городу: София ли, премудрость Божия или церковь Апокалипсиса как «новая духовная реальность» — все одно. Если бы старую духовность не потеряли, прорвалась бы разве «новая»?

Виктор стал срывать плакаты, но тут дворничиха из подворотни выскочила — и давай метлой махать, как Баба Яга.

— Да я тебе сейчас, старая карга, знаешь что сделаю? — завелся с пол-оборота Виктор. — Ну-ка говори сейчас же: где милиция?

— Щас я тебя туда сдам! — завизжала бабка. — Не ты вешал — хрен срываешь?!

Виктор схватил старуху за шиворот и втолкнул в ворота, закрыл створку.

— Только сунься сюда! — проскрежетал он. — Только сунься, поганка! Внуков своих на Голгофу отправляешь!

— Чего? — насторожилась она. — Пусти, не хулигань! Обзываться надумал на старую бабушку, — присмирела она.

— Ты, бабка, знаешь, что здесь напечатано? — ткнул он в висящее объявление о церкви Апокалипсиса.

— Плохого теперь не повесят. У нас демократия. А че написано точно — не знаю, потому как неграмотная. Мне ить восемьдесят годков. Как раз родителя мово сослали, когда грамоте детей учут. Уразумел? Но, слава Богу, — бабка перекрестилась, — все выжили и потом повертались домой из Сибири-то! Я печатное люблю. Букв не знаю, а печатное люблю, — похвалилась бабка.

— Ладно, — сказал Виктор и отдал бабке орудие производства — метлу. — Вижу, что ты не ведьма, а только заблуждаешься.

Бабка от таких слов снова ополчилась на Виктора, заверещала:

— Ах ты, грамотей писаный! Да как же ты меня так смеешь! Нехристь! — Бабка плюнула в сторону Виктора и пошла от него.

— Нехристь, говоришь? А ты-то сама кто? У тебя под носом секта гнездо вьет, а ты и ухом не ведешь!

— Какая такая секта? — обомлела бабка. — У нас батюшка, отец Вадим, этих сектантов в город не допускает. Проповедь против них завсегда говорит. Но люди мало слушают. Какая секта скажи, мил человек, я ему передам!

Она сделалась растерянной и такой милой, точно ребенок.

— Вот, смотри! — Виктор тихо подвел бабку к объявлению. — Церковь Апокалипсиса называется.

— Нет такой церкви! — твердо сказала бабка.

— Нет? — смущал он ее, потому что сам был в огромном смущении, сам не знал, есть или нет, может ли быть… — Нет, говоришь?

— Ты, мил человек, вот что скажи, — стала рассуждать бабка. — Ты Символ веры наш знаешь?

— Ну… положим, знаю, — соврал Виктор.

— А коль знаешь — че там сказано? Верую… во едину святую соборную и апостольскую церковь, а? А про другую ничего не говорится. Стало быть, правильно — секта. Ах, мил человек, — кинулась она к нему. — Вот ведь Бог тебя послал, надоумил. Скажи хоть, как звать тебя?

— Виктором звать.

— Вот и помоги тебе Господи, Витюша, родненький. Буду теперь тебя поминать. Вишь, молодой, а какой грамотный да верующий. А у меня внуки ходют мимо, хоть бы прочли бабке, че рядом с домом повесили. — Она стала с ожесточением срывать объявление. — Я чую, что-то не то. Веришь, хожу мимо объявлений, а меня будто кто крутит так, крутит. Вот и на тебя набросилась, а ведь и мухи не обидела во всю свою жисть, — сокрушалась старуха. — Ты уж меня прости, мил человек. Простишь?

— Да что там! — махнул рукой Виктор. — Давай-ка на лавочке посидим. — Он увлек ее за собой на лавку около дома. Из палисадника алые мальвы торчали, будто нарисованные, такие ладные да красивые. И город вроде бы на глазах оживал, потому как душа живая объявилась. — Мать, ты мне скажи: значит, нет церкви Апокалипсиса? А ведь они про Бога говорят.

— Да про какого Бога! Про обезьяну его, про этого… даже называть не буду — грешно. Он — отец лжи и ложь плетет, понял?

— Это ты про… дьявола? — понизил голос Виктор.

— Не произноси! Он тут как тут — только назови.

— Мать, пойду в милицию о них объявлю — как думаешь? — спросил Виктор.

— Это ты как знаешь! — Старуха сидела, опершись на свою палку, и думала о чем-то своем. — Нет полезности в том!

— Ну как же? — удивился Виктор. — Они знаешь что творят? Людей убивают.