Читаем Убийца рядом со мной. Мой друг – серийный маньяк Тед Банди полностью

И он был физически силен. Намного сильнее, чем показалось мне при первой встрече. Худощавый, почти хрупкий, и я даже приносила печенье или бутерброды его подкормить. Мне казалось, он недоедал. Но однажды я увидела, как он приехал в клинику на велосипеде в обрезанных джинсах, и удивилась, что ноги у него мускулистые как у спортсмена. Он был худым, но сильным. А его мужская привлекательность была такова, что я думала: будь я одинока или мои дочери постарше, он был бы идеальной парой.

Тед довольно много рассказывал о Мег и Лиэн. Мне казалось, хотя он никогда этого не говорил, что он живет вместе с Мег.

– Она очень интересуется твоей работой, – сказал он однажды. – Не могла бы ты принести ей почитать пару твоих детективных журналов?

Я принесла, и он унес их с собой. Он ни разу о них не упомянул, и я уверена, что он их не читал.

В одну из ночей мы заговорили о его планах поступить в юридическую школу. Уже пришла весна, и он впервые рассказал мне о Стефани.

– Я люблю Мег, и она действительно меня любит, – начал он. – Помогает мне расплатиться за учебу. Я ей многим обязан. Мне не хочется ее обижать, но есть кто-то, о ком я все время думаю.

Он снова меня удивил: раньше он ни о ком, кроме Мег, не говорил.

– Ее зовут Стефани, и я давно с ней не встречался. Живет она в Сан-Франциско, и она очень красивая. Высокая, почти с меня ростом, и родители у нее состоятельные. Всю жизнь только и знала, что быть богатой. Поэтому в ее мир я просто не вписываюсь.

– Вы еще общаетесь? – спросила я.

– Иногда. Болтаем по телефону. Всякий раз, когда я слышу ее голос, все возвращается. Не могу ни на что решиться, пока не попробую еще раз. Готов поступить в любую юридическую школу, только бы в районе Сан-Франциско. Думаю, наша проблема в том, что мы слишком далеко друг от друга. Думаю, окажись мы оба в Калифорнии, мы снова были бы вместе.

Я спросила, как давно они расстались. Он сказал, что в 1968 году, но у Стефани до сих пор никого нет.

– Думаешь, если я пошлю ей дюжину красных роз, она полюбит меня снова?

Вопрос был настолько наивный, что я посмотрела на него, не шутит ли он. Он не шутил. Весной 1972 года он говорил о Стефани так, будто они расстались вчера.

– Я не знаю, Тед. Розы помогут, если она тебя не разлюбила. Но если разлюбила, они не заставят ее полюбить тебя снова.

– Она единственная женщина, которую по-настоящему люблю. Совсем не так, как Мег. Трудно это объяснить. И я не знаю, что мне делать.

Видя блеск в его глазах, когда он говорил о Стефани, я легко представила, какой удар ждет Мег. Я убедила его не давать Мег обещаний, которых не сможет сдержать.

– Рано или поздно тебе придется выбрать. Мег тебя любит. Она помогала тебя в трудные времена, когда у тебя не было денег. И ты сказал, что в семье Стефани ты ощущаешь себя бедняком. Мег – реальность, а Стефани – только мечта. Подумай о том, что ты почувствуешь, если потеряешь Мег. Что бы ты сделал, узнав, что у нее есть другой?

– Однажды такое бывало. Забавно, что ты об этом заговорила: это просто сводит меня с ума. Как-то раз мы поссорились. Потом я увидел рядом с ее квартирой машину какого-то парня. Я обежал дом, встал на мусорный бак и заглянул в окно. С меня градом катился пот, я походил на сумасшедшего. Мысль, что у Мег кто-то есть, была мне невыносима. Я не верил, что со мной это происходит.

Он помотал головой, вспоминая припадок обуявшей его ревности.

– Выходит, Мег значит для тебя больше, чем ты думаешь.

– В том-то и проблема. Сегодня я хочу остаться с ней, жениться, помогать растить Лиэн, хочу еще детей – этого хочет и Мег. Порой мне кажется – это все, чего я хочу. Но у меня нет и еще долго не будет денег. Но я в самом начале пути и пока не хочу окунаться в эту жизнь. Но завтра я думаю о Стефани, о нашей совместной жизни. И тоже этого хочу. Я никогда не был богатым и хочу разбогатеть. Но как я могу сказать: «Мег, спасибо за все и прощай»?

Зазвонил телефон, и вопрос остался без ответа. В смятении Теда ничего необычного для человека его возраста не было. Напротив, скорее, это нормально. Ему требовалось время созреть, подумать, после чего он непременно сделал бы правильный выбор.

Вскоре после этого я приехала на работу и узнала, что Тед подал документы в юридическую школу Стэнфордского и Калифорнийского университетов в Беркли.

Он казался главным кандидатом в юридическую школу. У него был острый ум, настойчивость и безоговорочная вера в возможность легитимных реформ системы власти. Воззрения Теда резко выделяли его среди прочих студентов-практикантов центра психологической поддержки. Те были наполовину хиппи: и внешне, и по политическим взглядам. А Тед был консервативным республиканцем. Они считали его белой вороной, в особенности в спорах о постоянно вспыхивающих в кампусе беспорядках.

– Приятель, ты не прав, – говорил ему один бородатый студент. – Ты не прекратишь Вьетнам, ублажая старых маразматиков в конгрессе. Они только думают, как получить еще один контракт с «Боингом». Думаешь, им не наплевать, сколько еще там убьют наших?

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное