Убийца (СИ)

— Твои руки я развязывать не буду, — поясняю я и он понимает. — Но мне нужно знать, как я смогу вернуть тебя обратно, — я оборачиваюсь и смотрю в его глаза. — Бить по лицу трубой тебя каждый раз я не хочу.

— Ты бьешь не меня.

— Но боль чувствуешь именно ты.

Он вздыхает, и я помогаю встать ему на ноги.

Том осматривает комнату, прежде чем пойти вперед, а я беру трубу с пола и иду вслед за ним.

— Прости меня, Алексис, — проговаривает он, поднимаясь по лестнице. — Он тронул твою невинность и чуть не убил тебя прямо в той ванне.

Я останавливаюсь, тяжело сглотнув. Не лучшее время для таких разговоров. Том оборачивается и спускается на пару ступенек вниз.

— Хуже всего не быть им, хуже всего возвращаться в свое сознание и видеть мертвых девушек у своих ног. Видеть, как ты захлебываешься под водой, а затем не дышишь.

Он поднимает связанные руки и касается пончиками пальцев моего лица, от чего я вздрагиваю и пячусь назад. Он улавливает страх во мне и опускает руки.

— Я чудовище, — шепчет Том.

— Ты не виноват в том, что тебе попалась такая семья, — отвечаю я.

Он безмолвно опускает голову и обернувшись ко мне спиной продолжает свой путь.

Я следую за ним на второй этаж, где чаще всего проходили мои пытки в одной из комнат, двери которых представлены нашему взору. Он толкает первую — она заперта. Вторая тоже. Третья, за которой находится мой личный ад — открыта.

Я замечаю, как он поднимает руки и вытирает рукой кровь из губы, а затем направляется к забитому досками окну. Несколько минут разглядывает его, пока не замирает на месте.

— Все куда сложней, Алекс, — хрипло проговаривает он, подзывая меня рукой.

Я держу трубу впереди себя и подхожу к нему как можно близко, пытаясь высмотреть то, на что он показывает пальцем. Это протянутая леска в глубине забитых досок.

Том отходит от окна и направляется к другому, так же замерев возле него. Несколько секунд он раздумывает, а затем выходит из комнаты, и я слышу, как он спускается вниз. Я иду вслед за ним и нахожу его в той мрачной гостиной с одним единственным старым диваном. Он проходит каждое забитое досками окно, останавливаясь на пару секунд.

— Том? — зову я в надежде, что он все еще со мной.

Он оборачивается.

— Ты ведь понимаешь, что это значит? — спрашивает он у меня.

Я догадываюсь. Но не хочу верить в это.

— Если мы начнем пытаться открыть хоть одно окно, мы взорвемся к чертовой матери, — заявляет он, а мои руки вздрагивают.

Он ударяет ногой по дивану и начинает ходить из стороны в сторону, совсем не обращая внимания на кровь, которая поспешно идет из его губы.

Он приходит с агрессией, злостью…

Я выставляю трубу вперед готовая занести удар, как он останавливается и делает шаг назад, подняв руки вверх.

— Это я, Алекс, — быстро проговаривает он, явно испугавшись моей реакции, — Я все еще здесь.

— Почему я должна тебе верить? — щурюсь я, смотря в его глаза.

— Потому что я единственный, кто помнит, что ты приходила ко мне в больницу после того, как нашла у школы, — шепчет он и я слышу, как тяжело произносить ему эти слова.

Я опускаю трубу и оглядываюсь по сторонам в поисках двери, которая могла бы вести в ванную комнату. Выхожу из гостиной и иду по коридору чуть дальше, останавливаясь возле двери.

Толкаю её и вижу перед собой то, что искала. Правда, в этот раз здесь темней, потому что единственное окно забито досками.

— Том? — зову я и делаю шаг вперед.

Он появляется через несколько секунд, в то время как я разрываю белую простынь, которая находилась в корзине для белья. Иду к умывальнику и намачиваю её.

— Присядь, — указываю я и он садится на пуфик рядом с зеркалом.

Я выжимаю белую ткань и направляюсь в его сторону, положив трубу к своим ногам. Он настороженно смотрит на меня, а затем хмурится, когда я касаюсь мокрой тканью его лица. Почти все его лицо в крови, которую он сам же и размазал.

Я стираю её со лба, где нахожу ссадину, а затем и со щек. Касаюсь губы, и замечаю, как он сильно зажмурил глаза. Ему больно.  Отстраняю руку и перевернув ткань, чистой стороной вытираю остальные участки его лица. Так-то лучше.

— Алекс, — шепчет он, не сводя глаз с моего лица.

Я продолжаю протирать его шею, а затем вздрагиваю, когда его связанные руки, касаются моих. Он забирает ткань из моих рук и чистой стороной касается моего лица. Я с широко раскрытыми глазами смотрю в его сосредоточенное лицо и не могу расслабиться, как это делает он.

Единственное отличие, когда передо мной Гослинг — это потемневшие глаза.

Сейчас они медового цвета и не представляют никакой угрозы для меня.

Это глаза того мальчика, которого я помню со школы. Глаза того мальчика, к которому я приходила по утрам в больницу, пока он все еще спал.

— Когда ты сбежишь, — тихо начал он, — я хочу, чтобы ты запомнила меня только тем парнем, со школы. Я не хочу, чтобы ты помнила то чудовище, которое скрывается во мне, потому что с каждым днем он все больше владеет моим телом и в какой-то момент станет его полным правообладателем, — он вздыхает, отстранив связанные руки от моего лица. — Постарайся запомнить мою лучшую сторону, потому что это настоящий я.