Убийца среди нас

Тело ныло, голова раскалывалась на части. Мать хотела отвести сына в больницу, но он отказался. Лежал на диване, уставившись в потолок, и воспроизводил в памяти случившееся. Внутри все кипело: догадывался, что это козлобаевские проделки. Это он для папаши, гад, постарался!.. Чем же ударил? И сколько же можно подкарауливать и бить из-за угла?! А вообще-то и сам хорош: успокоился, думал, что теперь Мишка побоится, а он как раз на это и рассчитывал. Ну, дождется, гад! На подлость — подлостью! Он знает, где это лучше сделать. Местечко тихое, безлюдное, кричи не кричи — никто не поможет.

Мать, как всегда, пыталась поддержать. Смысл поддержки один и тот же: «Господь бандюгу накажет, ему все наперед зачтется».

XV

Короткий осенний день незаметно сменили сумерки. Свет в комнате Красавины не включали. Петр лежал на диване с забинтованной головой. Два дня после случая у гаража в школу не ходил. В коридоре раздался звонок. Мать встала и включила свет. Петр подумал, что пришел кто-то из соседей, а может быть, из школы. Там уже знали о случившемся и сочувствовали. Но как только услышал знакомый и такой родной голос, сразу понял — это он! Несмотря на боль, поднялся с дивана и вышел в коридор… Да, это был Григорий Иванович, его учитель! Наконец-то! Глаза Петра наполнились слезами, скорее от радости, чем от боли. Передав матери коробку конфет, Парамошкин снимал с себя плащ. Он все такой же: сильный, красивый, только, может, чуть-чуть бледнее обычного. Увидев Петра с забинтованной головой, нахмурился:

— Это еще что?

— Ой, да у нас такое горе, даже сказать не знаю как, — ответила скороговоркой Галина Семеновна вместо сына. — После школы побили, а кто — не говорит.

— Ну и ну, — сузил глаза Парамошкин и внимательно посмотрел на Петра. Поздоровавшись с ним за руку, прошел в комнату, оглядел обстановку, развешенные фотографии в рамках, похвалил Галину Семеновну за чистоту и порядок. Она тут же хотела рассказать, с каким трудом выхлопотала квартиру, но Петр так на нее посмотрел, что мать ушла на кухню готовить чай.

Парамошкин сел, привалившись к спинке дивана. Помолчав, спросил:

— Это кто ж тебя так?

Петр рассказал как было. Парамошкину он никогда не врал, от него скрывать нечего.

— Не сынок ли нашего конкурента по ремонтным делам?

— Скорее всего он и есть, зараза! Из-за угла бил, чем-то тяжелым.

— А ты позволил! — упрекнул учитель. — Разве этому я тебя учил?

— Так он же по-подлому, не в открытую. Если б по-честному, я бы ему показал! — Петр прикоснулся ладонью к повязке.

— Не надо ушами хлопать. Так, чего доброго, и убить могли или калекой на всю жизнь оставить. Понимаешь это хоть сейчас своей больной головой? Ай-яй-яй, сколько раз говорил об осторожности. Пойми, без этого нельзя. Зачем в гараж ходил?

— Думал вас увидеть.

— Ну вот тебе раз, не было печали… Ладно, хватит об этом, — свернул он разговор, увидев, как из кухни вышла с подносом мать Петра. Тихо добавил: — Потом договорим.

Мать на радостях, что в гости явился такой уважаемый человек, старалась угодить. На подносе блестел чайный сервиз, которым давно никто не пользовался, и все, что положено к чаю. Щеки матери порозовели, губы в улыбке. — А может, чего покрепче? — предложила она. — У меня ради такого случая найдется. — Но Парамошкин замахал руками.

Разливая в чашки заварку, мать полюбопытствовала, все ли удалось уладить с милицией? Но учитель, разворачивая конфету, будто не расслышал, и мать больше не приставала.

Петр все делал как учитель. Тот отпивал чай маленькими глотками вприкуску с конфетой, и он точно так же. Как только учитель отодвинул от себя чашку, тут же и он закончил чаепитие.

Ослабив на шее светло-коричневый галстук и, расстегнув на рубашке верхнюю пуговицу, Григорий Иванович, улыбаясь, поблагодарил хозяйку за замечательный чай, а потом, вздохнув, сказал, что зашел не только навестить, но и кое о чем посекретничать. Мать, едва про «секрет» услышала, села с понятливым видом на диван и вся-вся — внимание. Настроение у Петра улучшилось, даже боль в голове стала не такой острой как раньше. Только вот непонятно — какие тут могут быть секреты? Петра эти слова насторожили.

А Парамошкин начал издалека:

— Хочу, Петя, поговорить с тобой не как учитель с учеником, а как со взрослым человеком, которого уважаю. — Мать при этих словах даже слезу пустила.

А потом — будто обухом по голове: работать и жить в Полянске после того, что произошло, стало невозможно. С женой посоветовались и решили уехать в областной центр. Переедут сразу, как только продадут гараж и утрясут кое-какие формальности. Григорий Иванович хотел добавить что-то еще, но Петр, не выдержав, спросил с болью и надеждой:

— А как же я?

Григорий Иванович поглядел на него так, будто в чем-то перед ним провинился. Ответил не сразу и как можно спокойней.

— Тебе, Петя, школу надо кончать. Это сейчас важнее важного, а вот как устроюсь, тогда и определимся.

— Возьмите меня с собой, дядя Гриша, — сказал с дрожью в голосе Красавин. — Возьмите! Я буду для вас все что хотите делать!