Убийца среди нас

— Обожди, обожди! — прервал Корнаков. — Поясни, в связи с чем у Скоркина эта просьба возникла? Я как-то не придал этому значения.

— Поясняю. После гибели Рюмина губернатор пригласил меня к себе и сказал, чтобы его как можно быстрей раскрутить.

— А при чем тут Рюмин и Скоркин?

— Сын Ивана Семеновича дружил с Рюминым.

— Ясно. Что дальше?

— На совещании я высказал на этот счет мнение губернатора, а о реакции Максимова вы только что слышали.

— Это правда? — спросил меня Корнаков.

— Не совсем… — ответил я, но Сушков опередил:

— Смысл слов Максимова заключается в том, что губернатор якобы не должен давить на работников следственно-оперативной группы, а теперь еще припомнил, что он и его, как было сказано, ближайшие помощники — двоеженцы, и что народ этого не одобряет.

— Неужели?

— Только что заявил.

— Правду говорит Сушков? — вновь обратился ко мне Корнаков.

— Нет. Я говорил совсем в другом плане, — стал рассказывать о появившихся зацепках в расследовании убийства Рюмина в ходе поездки в Сибирск и Москву. — Что же касается дел семейных, то просто привел их как пример, которому не следует бездумно подражать.

— Да как вы смеете об этом говорить! — перебил Сушков. — Какое вам до этого дело? — И назидательно постукивая пальцем по столу: — Учтите, Максимов, миндальничать с вами никто не будет. Можете в одночасье погон лишиться и из органов вылететь! — Сушков вскочил, раскраснелся.

Меня это крепко задело. Ах ты, думаю, выскочка! Грозишься погоны сорвать и выгнать из милиции? Да кто тебе дал такое право? Вслух же сказал: — Не вы меня в органы принимали, не вам и решать, служить мне или не служить.

— Ну и закрутили… — покачал головой Корнаков. — Я-то думал, тут сверхважные проблемы решают, а они в трех соснах заблудились, — подойдя к Сушкову, спросил: — Но все-таки, кто и в кого стрелять собрался?

— Образно сказано, Лев Гаврилович, однако не мог же я равнодушно отнестись к столь вредным заявлениям. Сегодня он нам говорит, а завтра будет трезвонить в любом другом месте. Вот я и посчитал необходимым дать укорот. Кстати, и по вашим семейным делам Максимов высказался, не думайте, что такой ангелочек.

Вот зараза, подумал я, и тут подставил. Ведь сам, гад, намекнул, а я только поддакнул.

Корнаков какое-то время молчал, мы с Сушковым тоже прекратили выяснять отношения. Лев Гаврилович, видимо, решил сгладить конфликт: неожиданно громко рассмеялся, будто между мной и Сушковым вообще ничего не произошло. Посмеявшись и вытерев платком слезы, спросил:

— Неужели и обо мне вспомнил?

— Да-да, только что, — услужливо поддакнул Сушков.

— Ну что ж, правильно сделал. На то и демократию заимели, чтобы люди не боялись правду говорить. Скажи, Сушков, можно такое раньше было напрямую высказать какому-нибудь партийному боссу? — Сам ответил: — Нет, конечно. Подумать нельзя было, не то что сказать. За это ой-ей что последовало бы, — бросив на меня взгляд — я так и не понял какой: хитрый, злой или безразличный — скорее всего, "комплексный", Корнаков кивнул:

— Идите, Максимов, и раскрывайте преступления, в том числе, естественно, и убийство Рюмина. Для вас их своевременное раскрытие будет крайне важным.

Руки не подал. Да мне, собственно, это и не нужно было. Шел по коридору и думал: вот наконец свершилось то, о чем столько передумано. И все-таки такого неприятия, в общем-то, совершенно некрамольных слов, я не ожидал. Ясно, что Сушков теперь мне спуску не даст.

XX

Шел из областной администрации в УВД и пропускал через себя итоги встречи на столь высоком для меня уровне. И что удивительно, я как-то успокоился. Не то, чтобы совсем, нет, но все-таки с души отлегло. Теперь, по крайней мере, я знал все сушковские ко мне претензии. Задним числом понимал, что надо было бы вести себя повыдержанней, спокойней, а не как с ровней. Ну какой я ему ровня? Ясно, теперь не упустит момента накапать генералу. Надо же было влезть в этот чертов "семейный вопрос" — будто кто за язык дергал. Хотел-то по-доброму, сослался на негожий пример… М-да-а, похоже, вольнодумие это мне дорого обойдется. Сушков не тот человек, чтобы по-человечески понять и простить. Даже в блокнот записал и ждал удобного момента уколоть побольнее. Что ж, мое спасение — в результатах моей работы, об этом ясней ясного сказал Корнаков. Так что негоже будет опростоволоситься, Сушков только этого и ждет.

Увидев меня, Алексей спросил как о самом обыденном:

— Сходил?

Я кивнул и стал снимать плащ.

— Вот и хорошо, — смотрел понимающим взглядом до тех пор, пока не повесил плащ в шкаф. Потом сказал: — А теперь, будь добр зайти к Грузнову — ждет. Но только ради Бога, долго не задерживайся, а то одни встречи: то с Сушковым, то с Грузновым, а там глядишь, и к самому Махинову. Никак не пойму, почему они в тебя такие влюбленные?

Я развел руками, быстренько причесался и бегом наверх.

Секретарша сказала, что у Грузнова начальники городских райотделов. Вскоре они вышли. Увидев меня, Грузнов недовольно покачал головой:

— Тебя, братец, оказывается, одного к начальству никак нельзя отпускать — что-нибудь да напортачишь.