Решили так. Рюмин сразу по приезде утрясает все со Шлыковым. Тот насчет него договаривается, показывает кому надо и решает вопрос о назначении. На все это уйдет не больше десяти дней.
XVIII
В ночь перед разговором со Шлыковым Парамошкину приснился сон — будто стал он директором необычного магазина. В его магазине можно было купить любую часть человеческого тела, изготовленную из спецматериалов. И надо же такому причудиться! Парамошкин всегда спал спокойно и безо всяких снов. А тут — вроде как запчасти, только не для машин, а для человека. Можно, к примеру, запросто купить голову, руки, ноги, сердце, печень, в общем, все-все, у кого что поизносилось, заменить. И люди валят валом, в основном пожилые, хотя немало и молодых. О магазине же и его директоре столько разговоров в телепередачах, от журналистов отбоя нет. Никто теперь не сравнится с популярностью завмага Парамошкина. И Ирина стала работать. Она заведует складом, откуда Григорий получает для магазина эти самые "запчасти". Только вот отношения между ними ухудшились. Они теперь не муж и жена. Но он-то знает, что Ирина была его женой и когда-то они жили душа в душу… От этого стресса у Григория забарахлило сердце, и знакомый врач посоветовал немедленно его заменить. Однако в магазине как назло нужного сердца не оказалось. Тогда он обратился к Ирине — выдай, да получше, ведь чай не чужими были. А та походила, посмотрела и развела руками: нет, на складе ни одного хорошего сердца не осталось, а не далее как вчера продала Рюмину последнее, что для себя держала. Обиделся Парамошкин, ох как обиделся! А в это время заявился Рюмин, как всегда вальяжный и веселый (сердце-то новехонькое, почему бы и не быть веселым). Подойдя к Ирине, стал ее целовать, а ей, видно, это нравится. Парамошкина взорвало — надо же так обнаглеть, при нем с Ириной целуется! Схватил обидчика за грудки, чтобы как следует проучить, но Ирина-то какова! Говорит: ты чего это, Гриша, разволновался? Или забыл, в какое время живем? И смеется как дурочка. Нет, думает Парамошкин, уж я-то знаю, в какое время живу, и этому гаду голову все равно оторву. Начал отрывать и… проснулся.
Было еще темно. Ирина спала рядышком. Кое-как растолкал ее и рассказал сон. Но жене было неинтересно слушать этот вздор. Муж рядом, жив-здоров, зачем расстраиваться? Глупые сны. Сказав, что все это чепуха, тут же опять уснула. Григорий же долго не спал, все думал и думал о том, что бы все это значило. Утром вновь рассказал Ирине странный сон, но она только посмеялась. Потом стала ласкаться, целовать его, и он совсем успокоился, а тревожные мысли вскоре вытеснили другие заботы.
К встрече со Шлыковым готовились серьезно. Позвонив, Рюмин намекнул, что желательно не с пустыми руками. Что подарить — не сказал, мол, сами соображайте. Вот и думали вдвоем с Ириной.
— Может, отдадим ружье? — сказал Григорий первое, что пришло в голову.
— А кстати, где оно? — спросила Ирина.
— У Красавиных оставил. Можно поехать и взять. Я тогда не захотел с собой брать, а они люди надежные.
— Помню, помню Петю, симпатичный паренек. Он тебе неплохо помогал. Но дарить ружье с такой историей…
У ружья и в самом деле была мрачная история. Когда-то муж родственницы Ирины поехал осенью на велосипеде на уток, и что уж там по дороге случилось — или упал с велосипеда на ухабине, или курок за что-то зацепился, но был роковой выстрел, стоивший жизни владельцу ружья. После того как уголовное дело прекратили, ружье вернули жене убитого, а та отдала его Парамошкиным, чтобы лишний раз не напоминало о смерти мужа. Григорий хотел зарегистрировать ружье в Полянске, но попал в милицию в связи с подозрением в спекуляции. В Каменогорск ружье не взял, оставив у Красавина. Петру Красавину он не писал, так как узнал от случайно встретившегося в университете выпускника полянской школы, что того в начале августа призвали в армию.
В конце концов решили с Ириной купить Шлыкову золотые часы и пару бутылок хорошего конька. Григорий знал, что Шлыков предпочитает водке коньяк, а потому расщедрился на два "Наполеона". О затратах малость посожалели, но что поделаешь… если дела пойдут нормально, то все окупится.
Как и было велено, на прием к Шлыкову Григорий пришел в понедельник к двум часам дня. Понедельник — день приемный. Народу столько, что в коридоре не протолкнуться.
— Это что, все к главе администрации? — спросил он стоявшую последней старушку с восковым лицом.
— К нему, к голове, очередуем, — ответила та, вздохнув. Грустно добавила, что этот куст (приемная, значит) никогда не бывает пуст.
"Но мне-то зачем стоять в очереди?" — подумал Парамошкин и, зайдя к секретарю, попросил передать Шлыкову, что такой-то прибыл по его личной просьбе. Та позвонила по прямому телефону, и буквально через несколько минут из кабинета вышел посетитель, а за ним — Григорий Анатольевич. Будто родного брата, обнял Парамошкина, назвал тезкой и пригласил в кабинет. Секретаршу предупредил, чтобы с полчаса ни с кем не связывала.