Дальше отправились Ярла и Герен к свидетелям, которые говорили, что зверя видели. Их четверо человек. Трое правдоподобные давали показания: мол, шли поздно ночью, заметили – мелькнуло что-то, тёмная тень… но не человеческая как будто. Мелькнула и исчезла. Да, правдоподобно. Но не очень значительно. Четвёртая свидетельница – тётка одна, как начала, как пошла расписывать – и гнался-то оборотень за ней, и глаза у него горели, и рычал страшно, насилу она ноги унесла… Уж явно первые-то два свидетельства куда надёжнее. Да, бывает, что глаза горят у оборотных зверей – с этим не поспоришь. Но если бы погнался оборотень всерьёз за этой тёткой, не трандычала бы она здесь. Кто глаза да клыки зверя в подробностях разглядел, тот уж про это не расскажет. Ну разве что редкий случай допустить, что просто попугать хотел оборотень…
Перед тем как распрощаться, сказал сотник, что по городу разосланы патрули, следить, не покажется ли зверь. Был уже случай, будто бы видел патрульный что-то… Но как погнался – оказалось, обычная собака, только уж больно здоровенная. Ещё добавил Герен, что окрестности вокруг мест происшествий на предмет укрытия оборотня обыскивали, да не нашли ничего. Ярла не одобрила:
– Зря вы своих людей риску подвергали. Если бы и наткнулись они на оборотня, он скорее всего в невидимом обличии был бы. Неожиданно напасть мог. Твари днём затаиваются, даже мы их видим хуже, чем в ночное время. Но света не боятся они, это всё пустая болтовня. Атаковать способны.
Сотник в ответ резонно заметил, что такая уж у стражников работа – риску подвергаться. И ещё насчёт помощи Ярлу спросил. Это они, стражники, всегда спрашивают – положено так. Ну а Ярла отказываться не стала. Конечно, толку-то мало от таких помощников, которые ларвов только тогда видят, когда те им сами показываются, или когда в видимом обличии слежки не замечают, что нечасто бывает. Но наотрез отвергать помощь не надо, тем не менее. Во-первых, чтобы доверие не подрывать – самонадеянность излишняя не располагает к доверию. Ну и потом: всякое случалось, иногда и помогали патрульные сумеречным охотникам.
Договорились, что сотник, если что важное выяснится, тут же за Ярлой пошлёт. А если не выяснится – всё же раз в день посыльного будет с текущими вестями отправлять.
Хорошо, что не подбивался Герен, как, бывало, другие стражники, по поводу оружия – мол, помогла бы она, Ярла, своё оружие дала бы… Есть у некоторых из них такая уверенность, будто видунье оружие особое, против ночных тварей заговорённое. И начнёшь разъяснять, что «особым», чуть более действенным, чем обычное, оно только в руках самих видунов становится, благодаря зрению их, а другому отдай – так самое обычное. Разъясняешь-разъясняешь, а эти умники всё равно не верят, глядят косо. Но лореттский сотник, видно, не из таких.
Что ж, для половины дня немало уже сделано. Распрощалась Ярла с Гереном, и на свой постоялый двор вернулась. Пачка бумаг по делу у неё в руках, надо всё посмотреть повнимательнее.
4. Другая правда
Визит на заседание городского старшинства на пару с Воллетом для Лорка стал сущим мучением. Таким же, как накануне – рассказ первому священнику о своём посещении Талвеона Эйрского. А всё потому, что ещё по пути от камеры до тюремного двора Лорк решил: того, что между ним и Талвеоном сказано было, Воллету повторять нельзя. И слов-то не так много они произнесли, а нельзя всё равно. В самом деле: если передаст он первому священнику, что узнику неведомо откуда про случай с книгами известно, и про разговоры их, в которых его, Лорка, мать упоминалась – этим Талвеону только навредит.
Но еретику-то навредить беда как будто небольшая… Сильнее, чем он сам себе навредил, ему уже никто не навредит. Но что-то упрямо протестовало в сердце Лорка: нет, нет, не надо, нельзя. Что протестовало? Левобережный злой дух? Или другое что-то? Лорк не просто не хотел, но и не мог об этом думать. Противоречивые мысли измучили его и истерзали.
И что, во имя Творца мира, этот еретик имел в виду, когда сказал, что Лорк ему «веру в людей» вернул? Что это за «вера в людей»? Чем Лорк так от других отличается, что именно он вернул её?..
На расспросы Воллета он отвечал, что Талвеон не пожелал не только каяться, но вообще с ним говорить. То есть, не совсем не пожелал (стражник ведь неподалёку был, обрывки разговора слышал, ну как возьмёт да поинтересуется у него Воллет?) – а так, твердил, что не виноват ни в чём.
Ту же самую ложь, терзаясь угрызениями совести, Лорк повторил и перед старшинами. Но всё это – и враньё, и угрызения – было ещё не самое худшее. Хуже то, что он слишком мало знал. Чем так уж страшен Талвеон? Выдумал какую-то ложную философию, которая вере Двух Берегов противоречит. Это все знают. И Лорку прежде такого объяснения хватало. Но что это за философия? В чём состоит? Как от этой лжи уберечься, если не знаешь, какова она? Набрался Лорк смелости, задал Воллету вопрос. И так первый священник в ответ на него глянул, что молодого человека аж холод пробрал.
– Этого таким, как ты, знать не нужно.