Убийца (Выродок)

Возвращаться без денег было нельзя: это грозило крупной разборкой с хозяином. Тем более что на вид он был не из сговорчивых. Его длинные черные усищи а-ля Версингеторикс ничего хорошего не предвещали, равно как и глаза цвета кьянти. Он наверняка держал в ящике под кассой солидную резиновую колотушку, чтоб раскошеливать халявщиков… Такие приключения часто заканчиваются порчей портрета и визитом к карабинерам. Они потребуют показать документы, тут все и раскроется. Чтоб отправить меня на родину, им достаточно будет всего лишь пересечь Италию в ширину, а это сущий пустяк. Если бы в длину, тогда еще ладно: успел бы поразмыслить…

Спускались сумерки. Это просто так говорят — спускались. На самом деле они стекали с неба, будто ячменный сироп. Воздух был липким и сладким.

Я сел на скамейку на площади Святого Марка и стал смотреть на голубей, представляя их ощипанными и лежащими на блюде с зеленым горошком. Получался отличный натюрморт, от которого в желудке булькало и урчало. А еще ныло в кишках и покалывало под языком…

Конечно, можно было попробовать сцапать одного из них, но как его изжарить? В общем, дело было дрянь. Свобода с туго затянутым поясом — это не предел мечтаний…

Я чисто машинально посучил пальцами, будто крошил хлеб, и зашептал «цыпа, цыпа» самому храброму из голубей, который безрассудно ворковал прямо под моим носом.

Тут чей-то голос спросил:

— Вы француз?

Я живо поднял нос и увидел его.

Он был довольно высокий — повыше меня, — хорошо сложенный, с тонкими чертами лица, светлыми и вдобавок обесцвеченными волосами, глазами дикой лани и прочими внешними проявлениями своих нетрадиционных наклонностей. Я сразу признал в нем стопроцентного гомика. Не только по легкому светло-желтому костюму и нежно-розовой рубашке, а в основном по мелким аккуратненьким жестам и улыбке «пользуйтесь пастой „Колгейт“»!

В руках он держал фотоаппарат.

— Да, я француз, и не очень-то этому рад, — ответил я.

Мое неприветливое обхождение его не отпугнуло. Он выставил мне два ряда влажных, блестящих, завлекательных зубов.

— Вы не могли бы сфотографировать меня на фоне голубей?

Он и сам чем-то напоминал мне голубя, этот пижон-прилипала.

— Сфотографировать? В такое время? А вам не кажется, что у вас получится битва негров в туннеле?

— Нет, у меня хороший аппарат: «Роллей». И диафрагму я уже отрегулировал. Прекрасный выйдет закат.

Я догадывался: он приехал в Венецию по путевке и спешит нащелкать фотографий, чтоб потом похвастать перед друзьями, Его «Роллей» действительно внушал уважение. Я слыхал, что такие штуковины стоят целое состояние.

— Но учтите: я не умею им пользоваться…

— О, это сущий пустяк! Центрируете меня в окошке и нажимаете вот на эту кнопочку, видите?

Я с большей охотой зацентрировал бы ему в рожу кулаком, потому что «уйдзи, процивный, я с тобой не дружу» — это не мой стиль. Но в голове у меня уже начало кое-что выстраиваться, причем полным ходом. И для успешного осуществления моих надежд калечить этого милого дружочка было нельзя.

Я старательно заснял его портрет.

— Вот спасибо! — прощебетал он. — Как это любезно с вашей стороны… Позвольте, я угощу вас аперитивом?

Отлично: я ему, похоже, понравился.

— С удовольствием…

Чего-чего, а забегаловок в стране гондольеров хватает. Мы уселись на террасе какого-то кафе.

— Что будете пить? Я, пожалуй, выпью белого «чинзано»… Он такой нежный и приятный…

— Я тоже. И, если вас не затруднит, я бы еще заказал бутерброд…

Он удивленно моргнул: подобные манеры показались ему мало совместимыми с правилами хорошего тона.

Я улыбнулся.

— Вы, может быть, приняли меня за попрошайку… Действительно, черт возьми: в этих краях их полно. Но со мной случилось нечто иное…

Он наклонил голову, готовясь выслушать вранье, не выходящее за рамки допустимого.

— Я остался без гроша, — сказал я. — Три дня назад, в день моего приезда, ко мне подошел очень приличный с виду парень…

Как видите, я подсунул ему первоклассную затравку: как раз по его части…

Его нарастающий интерес и бокал «чинзано», который вторгся в мой пустой желудок, как армия завоевателей, вызвали у меня небывалый прилив красноречия. Я сплел ему отличную сказочку — он, похоже, был не прочь, чтобы и с ним такое приключилось…

У того парня, сказал я, были очень приятные манеры; но он пригласил меня в заведение, пользующееся дурной репутацией, и там он и его дружки отобрали у меня бумажник. И вот теперь я сижу на бобах и жду, пока брат, которому я отправил телеграмму с просьбой о помощи, вышлет мне деньги в письме, да еще боюсь, как бы конверт не вскрыли на французском почтамте, и так далее, и тому подобное…

Он то изумленно охал, то испуганно ахал, то кудахтал, как почтенная матрона: «Боже! Какой ужас! Не может быть!» Он меня до того раздражал, что мне все сильнее хотелось щелкнуть его костяшками по челюсти, чтобы успокоить нервы.