Убить фюрера

Савва был неумолим. На этой почве они поссорились и два дня не разговаривали. Убедившись, что компаньон не отступит, Нижегородский вынужден был смириться. Он с прискорбием сообщил газетчикам о переносе сроков проведения второго марафона в связи с болезнью и отъездом на лечение кого-то из своей таинственной команды.

Однажды ранним утром – это было уже в конце марта – Вадим пошел будить компаньона. Установились теплые солнечные дни, и он решил предложить Каратаеву поездку в Альпы. Жить в Мюнхене третий месяц и не воспользоваться близостью прекрасных снежных гор было непростительно глупо.

Но будить никого не пришлось. Дверь в спальню Саввы была приоткрыта, а он сам сидел в полумраке, слегка озаренный светом своего голографического компьютера.

– Ты чего в такую рань хочешь там высмотреть? – спросил Нижегородский.

– Да вот, сличаю тексты реального имперского бюджета на тринадцатый год с тем, что есть у меня. На днях я обнаружил отклонение по итогам сбора косвенных налогов за прошлый год. Например, по сахару вместо ста шестидесяти одного миллиона сто шестьдесят ровно, а по спирту вместо ста восьмидесяти семи только сто восемьдесят пять с половиной. Таможенные пошлины тоже…

– Да брось ты заниматься ерундой, – прервал его Вадим. – Прочти-ка лучше о погоде на два ближайших дня в послезавтрашних газетах, да давай махнем в горы.

– Я не катаюсь на лыжах, ты же знаешь. Поезжай один, если делать нечего. У меня на сегодня запланировано посещение Новой пинакотеки, потом Баварской национальной библиотеки, потом…

– Слушай, Каратаев, – перебил его Нижегородский, – ты что, диссертацию задумал писать?

– А что, если и так? Только бери выше, – Савва потянулся, раскинув руки, – это будет труд, – произнес он слово «труд» так, словно оно состояло из одних прописных букв. – Это будет ТРУД, Нижегородский… Впрочем, об этом пока рано.

– Ну, рано так рано. Так что там с погодой-то?

– В ближайшие дни здесь все окончательно раскиснет. Вот завтрашний номер «Мюнхенского обозревателя», – он кивнул в сторону висящего в воздухе монитора. – Тоже неплохая газетка. Много внимания уделяет спорту и всякой всячине, как из светской жизни, так и из народной. Между прочим, ты знаешь, что лет через десять эта газета станет называться «Народный обозреватель»?[25]

– Что-то знакомое.

– Ее купят нацисты, и со временем она сделается скучной, как английское воскресенье. А завтра, между прочим, в ней напишут, что буквально в пяти минутах от нас произошло убийство. Это будет нынешней ночью.

– Какое убийство? – насторожился Нижегородский.

– Двое залезут в дом, хозяева которого уехали куда-то на несколько дней, но неожиданно для себя бандиты наткнутся на служанку и ее маленького сына.

– И что? Их убьют?

Савва кивнул.

– И еще полицейского, уже в перестрелке на улице. Одного бандита тоже пристрелят, второго же возьмут живым, – добавил он.

В это время в гостиной зазвонил телефон.

– Иди, это тебя, – решительно сказал Нижегородский.

– Почему меня?

– Тебя, тебя. Второй раз уже звонит одна дама. Наверное, из твоей библиотеки.

Как только Каратаев, накинув халат, вышел в коридор, Нижегородский подсел к столику и быстро отыскал на пожелтевшем газетном листе, высвеченном голограммой, заметку: «Убийство на Габельсбергерштрассе». Заметка была совсем короткой, но он успел прочесть лишь половину, когда услышал в коридоре шаги. При появлении Каратаева Вадим сделал вид, что просматривает лежавшие на столике биржевые ведомости.

– Слушай, Нижегородский, – раздраженно заговорил Савва, – это как раз тебя. Какая-то тетка, не то из собачьего клуба, не то откуда-то там еще. Ну иди, чего расселся?

– Викторыч, выручай! – взмолился Вадим. – Скажи ей, что я уехал еще вчера и буду не скоро. Понимаешь, эта фрау положила глаз на нашего Густава и хочет случить его со своей собачонкой. Я уже объяснял ей, что Густав слишком молод для такой ответственной миссии. Скажи, что я уехал в горы (ведь это почти правда) и, скорее всего, уже сломал там ногу.

Катараев в сердцах махнул рукой и снова удалился. Ему пришлось что-то долго объяснять по телефону, и Вадим на этот раз дочитал заметку до конца.

Примерно в час ночи, с пятницы на субботу 29 марта, два известных мюнхенских уголовника, одного из которых звали Крыса, а второго Маркиз, оба гомосексуалисты, войдут с черного хода в дом по такому-то адресу и убьют там в одной из квартир подвернувшихся им под руку молодую женщину и семилетнего ребенка. Когда они выберутся на улицу с тяжелым мешком, их заметит полицейский. Возникнет перестрелка. Крыса будет убит на месте, а полицейский, на подмогу которому подоспеют еще несколько стражей порядка, умрет под утро от полученной раны. Маркиз попытается уйти, но будет схвачен.

Обычная заметка из уголовной хроники столичного города.

Ближе к вечеру так и не уехавший в Альпы Нижегородский отправился по указанному в «Обозревателе» адресу и произвел рекогносцировку на месте будущих событий. Он отыскал тот самый дом, вошел во двор и тщательно осмотрелся. Затем обследовал близлежащие переулки и вернулся домой.