Убить Хемингуэя

Поддельный рассказ Хемингуэя в исполнении Гектора будет абсолютно идеальным. Бесподобно убедительным.Гектор напишет рассказ, какие Хем писал в свои безмятежные дни. Шедевр. Не просто пустячок.

Особенно если учесть, что у него будет другая, темная цель: внутри убедительной прозы в стиле Хемингуэя будет спрятано нечто вроде тайного кода или водяного знака. Тайной целью Гектора было сделать из рассказа наживку – ловушку.

Потом, когда в другом контексте рассказ всплывет как работа Хема, Гектор сможет выступить вперед и заявить, вооружившись коротким тайным параграфом:

– Слушай, ты, лживый урод… – Это разрушит весь карточный домик, который Криди пытается соорудить. Если один поддельный рассказ оказался в бумагах Хемингуэя? Тут ученые все навострят уши в поисках других фальшивок, которыми смогут воспользоваться.

Это была тщеславная мысль – написать идеальный рассказ Хемингуэя и спрятать в нем тайное послание. Сможет ли он сделать и то и другое? Стоит попробовать.

Но теперь, совершенно трезвый, сидя в одиночестве в одной из комнат, по которой Хем проходил в последний раз, в окружении собственных слов Хема, и положив пальцы на клавиатуру последней его машинки, он понял, что задача вряд ли выполнима.

Гектор закурил сигарету, затем протянул руку через стол и взял лежащую там кожаную сумку. Этот импровизированный саквояж был на самом деле старой седельной сумкой Гектора, оставшейся с его кавалеристских дней, – сувенир экспедиции Першинга. После неудачной погони за Панчо Вилья Гектор превратил сумку в хранилище документов. Гектор достал из сумки стопку бумаг с рассказами Ханны, надеясь, что энергия молодой писательницы подстегнет его собственную музу. Прошло чертовски много времени с той поры, как Гектор написал свой последний рассказ. С конца 50-х он писал только романы и сценарии.

Стиль Ханны соблазнил его, он был особенным и сильным, хотя порой не отточенным. Гектор дочитал первый рассказ Ханны. Он произвел на него сильное впечатление. Стиль прозы Ханны был прямой и чистый, она также удачно справлялась с диалогами. По сути, она развивала свои рассказы с помощью диалогов в манере, которая отчетливо напомнила ему тактику написания рассказов Папы.

Но рассказы Ханны, которые Гектор прочитал, не были эмоционально закончены. Они казались незавершенными, лишенными финала. Гектор подумал, что интересно было бы узнать, когда Ханна их написала: до того, как ей пришлось прекратить принимать лекарства, или после, – и какие отупляющие лекарства эти костоломы ей прописывали. Этот вопрос его мучил.

Хему бы тоже понравились рассказы Ханны, подумал Гектор. И Хем бы обязательно в нее влюбился. Он обязательно бы звал симпатичную шотландку «дочкой» и наверняка бы уже успел придумать ей много прозвищ.

Хем бы окончательно вывел Мэри из себя, настаивая, чтобы Ханна поселилась с ними, чтобы стала их постоянной спутницей в путешествиях, как Хем поступал со многими молодыми женщинами ближе к своему концу.

Но, если бы Ханна стала музой Хема, ее собственная проза бы сильно пострадала или же ей вообще пришел конец, как случилось с Паулиной и ее журналистикой.

Это же Хем упорно пытался сделать с Мэри.

И Хему удалось сделать это с Мэри и ее собственной начинающейся, но, по всеобщему признанию, маловыдающейся журналистской карьерой.

Он вдруг осознал, что перестал думать о рассказах Ханны, а принялся размышлять о ней весьма своеобразным образом. Он думал о ее золотистом ореоле, ее красоте, ее испуганных голубых глазах, которые, казалось, ничего не скрывали, хотя это было обманчивое впечатление. Он чувствовал, что в молодой девушке скрывается много неразгаданного – нюансы и страсти, о которых она сама не догадывалась. Он вспомнил знаменитую метафору Хема, касающуюся его писательской техники, так называемый принцип айсберга, у которого только одна восьмая часть находится над водой. Ханна тоже показалась Гектору такой – широкая нетронутая равнина, которую изучит какой-нибудь отважный путешественник с голосом поэта и который будет в состоянии сообщить, что он обнаружил.

Итак, вывод ясен: Гектор хотел

Ханну.

Он невольно вспомнил Бринке Девлин. Она была единственной у Гектора любовницей-писательницей. Единственной коллегой во всех смыслах в длинной череде женщин, деливших с Гектором постель.

Ханна? Что же, тут явно наблюдалась симметрия.

Бринке появилась в жизни Гектора в дикие годы начинающего писателя. Она сформировала его, поставила перед ним цель и толкнула его на путь автора детективов.

Теперь, когда позади куда больше лет, чем впереди, он ощущал себя устаревшим, как те детективы, которые он продолжал писать, но появилась Ханна, еще одна трепетная, привлекательная, молодая писательница, представительница нового поколения.