Убить колибри

Раздался стрекот. Его глаза страстно обратились к небу, стали искать крохотные, как пернатые семечки, вертолеты. Но на дорогу, с хвостами пыли выкатили четыре грузовичка. В кузовах были люди. Над кабинами темнели пулеметы. Грузовички встали на дороге, и с них спрыгивали стрелки. Их было двенадцать или пятнадцать. Он считал и сбивался. Они столпились на дороге, а потом рассыпались цепью, полумесяцем, двинулись на него.

Они приближались, останавливались. Были в пределах выстрела. Но он не стрелял, подпускал их ближе. Услышал, как один из стрелков, прижав ко рту ладони, сложив их раструбом, прокричал:

– Не бойся. Мы убивать не будем. Мы братья. Есть, пить дадим. Доктору покажем. Давай по-хорошему.

Говор был ломаный, то ли кавказский, то ли азиатский. Стрелок опустил руки, что-то сказал своим. И они пошли вперед, окружая его.

Окладников повел стволом, нажимая на спуск, выпустил долгую, веером, очередь. Видел сквозь скачущий ствол, как двое упали, а остальные стоя, припадая на колено, лежа, открыли шальной огонь, который окружил его свистом пуль, шорохами пробитой земли, облачками пыли в тех местах, где вонзались пули. Куст с цветами и насекомыми был срезан, и с его исчезновением исчезла последняя надежда на спасение.

Боевики еще несколько раз поднимались, под прикрытием очередей приближались, и он наугад отстреливался, пока не опустел магазин.

Он отбросил автомат и достал гранату. Ему снова кричали:

– Будем бить, язык отрезать, руки ломать. Сдавайся.

Он лежал на спине, сцепив на груди руки, в которых была зажата граната. Над ним было пустое белесое небо чужой страны. Его жизнь завершалась с каждой секундой, и в этих секундах мелькнули лица отца и матери, и соседской девушки, и петуха, и синей речки, и лицо жены, исполненное нежности и укоризны. И когда над Окладниковым нависли смуглые, опаленные солнцем лица стрелков, и несколько автоматных стволов уткнулись ему в голову, он рванул кольцо, и сияющий свет, огромный и безымянный, беззвучно полыхнул и унес его в бестелесную пустоту.

И уже летели краснозвездные вертолеты, били из небес пулеметами, рыли дорогу взрывами, и бойцы спецназа спешили к его бездыханному телу.

Глава 20

Дворец, принадлежавший Джебраилу Муслимовичу Гусейнову, был готов к приему высочайших гостей. Миллиардер Феликс Гулковский явился задолго до начала приема и тщательно, вникая в каждую мелочь, осмотрел дворец, где должно было состояться историческое действо – отречение Президента от власти и представление народу будущего русского монарха.

Гулковский осмотрел кабинет, где состоится отречение. Парча на стенах, золотые лилии. Дубовый стол, тяжелый, с резной спинкой стул. На этот стул, за дубовый стол должен был сесть Президент, чья сломленная воля больше не противилась отречению и чья слабая, с дрожью рука должна была написать исторический текст и поставить под ним свою подпись. Лист бумаги с водяными знаками уже лежал на столе. Тут же лежала золотая ручка, украшенная уральским малахитом, которую Президент возьмет трепещущими пальцами.

Гулковский взял ручку и, улыбаясь длинной улыбкой, поставил в уголке листа малую точку, чтобы историки, рассматривая через столетие исторический документ, гадали, что бы могла означать загадочная точка, поставленная, быть может, самим Господом Богом. Отложил ручку, продолжал улыбаться, и крохотный пузырек на кончике его властного носа дрожал, как рубиновая капля.

Он осмотрел торжественный зал, куда должны были стекаться гости. Мрамор, оникс, позолоченная лепнина, хрустальные, как ослепительные солнца, люстры. В соседнем зале были накрыты столы. Крахмальные скатерти, фарфор, серебро, подсвечники, сверкающие бокалы и рюмки. Уже лежали на блюдах деликатесы, свисала из вазы виноградная гроздь. Толпились бутылки с винами. Отдельно на столике высился громадный торт, изображавший кремлевскую башню, украшенную ягодами, марципанами, мазками крема.

Гулковский отщипнул виноградину, разжевал, желая убедиться в ее сладости. Ударил серебряной ложечкой в хрустальный бокал, вслушиваясь в нежный звон. Пир был приготовлен на славу.

Гулковский сквозь стеклянную стену осмотрел арену, на которой готовилось небывалое байк-шоу с летающими мотоциклистами – действо, куда был зван Президент и которое должно было заманить его в роковой кабинет. На арене шли последние приготовления, сверкали какие-то зеркала, вспыхивали лазерные лучи.

Гулковский был доволен увиденным и пошел встречать гостей.

Хозяин дворца Джебраил Гусейнов был уже здесь. На этот раз он пренебрег экзотическими восточными халатами и тюбетейками. На нем был черный смокинг, малиновая бабочка, на пальце одиноко и лучисто сверкал бриллиант.

– Надеюсь, Президенту понравится? – ожидая похвалы, спросил он Гулковского.

– Бесподобно, Джебраил Муслимович! – ответил Гулковский, глядя на его бриллиант. – Вы станете директором Императорского алмазного фонда.

К парадному подъезду одна за другой подлетали великолепные автомобили, служители кидались открывать дверцы, помогали выйти гостям, представлявшим высшие слои общества.