Убить королеву

Я даже не пытаюсь казаться спокойной, на меня все смотрят, и даже Йори отвлекается от потира, который он начищает, и смотрит на меня.

— Почему мы не ушли в погреб? Почему не заперли дверь? Зачем вообще служить мессу, если она запрещена законом под страхом смерти?

Я уже вскочила. Лицо горит, ладони мокрые, сердце бьется неровно, как будто я снова оказалась в темных коридорах Ланхерна. Как будто я снова вижу, как падает меч, как убивают моего отца, снова опускаюсь на колени рядом с его телом, шепчу слова, которых он не услышит, и сжимаю его холодеющую руку.

Горе изменчиво, как корнуолльское небо. Я никогда не знаю, когда оно отступит, а когда схватит за горло, но сейчас оно меня затопило. Я считаю от пяти до единицы и стараюсь взять себя в руки: если Кейтсби решит, что я не владею собой, то отстранит от дела. А ведь больше у меня ничего нет. Я сжимаю пальцами нос, чтобы остановить слезы, но Кейтсби уже берет меня за руку сильной мягкой ладонью.

— Не надо. Не говорите того, чего не думаете. Не позволяйте забрать у вас еще и это.

В библиотеке уже стало тихо. Вовсе не из-за благоговейного отношения к прекрасной и опасной мессе Йори. Просто мужчины никогда не знают, что делать, если плачет женщина. Может быть, Кейтсби не в состоянии этого вынести, может быть, он пытается дать мне возможность побыть одной там, где такой возможности на самом деле нет. Но пока я сижу в его бархатном кресле сливового цвета и шмыгаю носом, слушая потрескивание огня в камине и пытаясь плакать потише, он вдруг говорит:

— Все начинается с идеи. Идеи непогрешимы и несокрушимы. В отличие от тех, кто их исповедует. Люди умирают, их имена забывают, а идеи живут еще сотни лет. Идея, чье время пришло, сильнее целой армии. Именно поэтому я создал этот заговор. Я верю, что он изменит мир. Не я, не мои люди, а идея. Но я оказался неправ.

Голос Кейтсби тих, как шелест прибоя, но он скрывает в себе мощь океана. Я больше не плачу, мужчины не ерзают неловко, Йори прекратил полировать потир. Мы все слушаем — не только ушами, но и всей душой.

— Идеи не пишут историю. Ее пишут люди, мужчины и женщины. — Он с улыбкой смотрит на меня. — Мы даем им жизнь. Если идея умирает, мы не можем ее оплакать. Но мы можем оплакать человека. Вспомнить его имя. Разве история — это не жизни величайших людей? Я медлил, не давая заговору имени, хотя оно было у всех великих заговоров. Но теперь, полагаю, мы можем окрестить его заговором Арунделов. В честь Ричарда — и Катерины, которая воплотит нашу идею в жизнь. И люди в очередной раз окажутся выше идеи.

Кейтсби улыбается, и я тоже улыбаюсь. В этой улыбке нет радости, но есть решимость. И это все, что я могу вложить в улыбку сейчас. Или смогу когда-либо еще в жизни.

* * *

Когда Йори убирает святыни — на этот раз их запирают в погреб, чтобы потрафить мне, — Кейтсби зовет Райтов.

— Достали? — спрашивает он.

Джон передает Кейтсби стопку пергаментных листов. Полная копия «Двенадцатой ночи». Даже я не видела их за сценой во время репетиций, а они переписывали пьесу слово за словом. Я понимаю это сразу по положению строк на страницах, которые я видела в гримерной «Глобуса» сотни раз.

Кейтсби с отвращением перелистывает страницы.

— Сплошное подстрекательство.

Когда я впервые услышала про пьесу, Шекспир сказал, что создан раздвигать границы. Интересно, знает ли он, насколько это верно?

— Нам понадобится копия для каждого, — продолжает Кейтсби. — Каждый из нас должен выучить все реплики, все выходы, все сцены. Мы должны знать все назубок, раз уж от этого зависит наш план. Кстати, о планах… — Кейтсби шарит рукой под креслом и достает свиток пергамента. Демонстрирует его всем: это нарисованная от руки карта Миддл-Темпл-Холла, где будут ставить пьесу для королевы.

— От пьесы зависит время действия, — говорит Кейтсби, — а на карте видно место. Мы должны выучить ее точно так же. Все двери, окна, коридоры, комнаты, переходы и ступеньки. Спасибо Уинтеру и Перси, которые провели в Миддл-Темпле всю неделю, представляясь студентами и собирая сведения. К счастью для нас и нашего плана, охрана там не на высоте. Мы смогли узнать все нужное без лишних осложнений.

Несколько минут мы рассматриваем карту. Четыре комнаты, одна дверь, два коридора; одна пьеса, один заговор, один нож и королевская смерть.

— В большом зале, разумеется, будет устроено представление. — Кейтсби постукивает по пергаменту. — Но что будет в комнате принца, комнате королевы и зале парламента? — Он обращается к Райтам. — Полагаю, там будут гримерные. Знаете ли вы, для чего и кого предназначены эти помещения?

— Пока нет, — отвечает Крис. — Зал парламента больше всех, а комната принца наиболее удалена. Думаю, Бёрбеджу и его друзьям отведут комнату принца. В «Глобусе» у них свои гримерные, вряд ли они захотят от них отказаться.