Убить Отца

– Коломба, ты ведешь себя безрассудно, – сказал Тирелли.

– Нет, – повторила она.

Мужчина из бульдозера, казалось, понял. Он резко вскинул автомат. Коломба взвела пистолет за спиной Тирелли. Оба открыли стрельбу почти одновременно. Половина выстрелов Коломбы попала в цель. Водитель сорвался с бульдозера, ударившись о гусеницу.

Две пули Маноло прошили грудь Тирелли насквозь и впились Коломбе в левый бок.

Ее словно пронзили ледяные иглы. Тело Тирелли выскользнуло из ее хватки, но ей удалось удержаться на ногах. Она опустила глаза: патологоанатом лежал на земле с разорванной грудиной. Хлещущая из ран кровь собиралась под ним в большую лужу. Он то надсадно дышал, то переставал дышать совсем.

Отец знал, что умирает. Кто-то поднимет его с земли и препарирует на стальном столе. Исследует его тело так же, как он изучал сотни мужчин и женщин, жизни некоторых из них оборвал он сам.

Но ведь они не поймут, с последней искрой сознания подумал Отец. Не поймут, кем он был и чего достиг. Никто не поймет его мечту.

Последним, что Отец увидел перед смертью, был нестерпимый взгляд зеленых глаз.

36

Коломба, шатаясь, отошла от трупа Отца. Путь казался бесконечным. В какой-то момент она выронила пистолет и чуть не упала сама.

Добравшись до края ямы, она поняла, что в ней зарыт целый трейлер. На поверхности виднелась лишь часть искореженной, проломленной крыши. Сквозь пробоину ей удалось различить только груду песка. Если Данте внутри, он мертв. Иначе быть просто не может.

Коломба спрыгнула на крышу. Край ямы был выше трейлера меньше чем на метр, но от натуги она чуть не потеряла сознание.

Застрявшие в боку пули отчасти заменяли ей гемостатические пробки, но были не способны полностью остановить кровотечение. Боль в лице становилась невыносимой. Коломба спустилась в пролом и, соскользнув с кучи песка, приземлилась в дальнем углу трейлера – только этот угол не был засыпан до самой крыши. Песчинки забивались в глаза и горло. Она закашлялась и заплакала от боли. Заплакала взахлеб, навзрыд, забывая, где находится. Наконец ей удалось поднять голову: в тусклом зеленоватом свете ночника виднелась фигура человека. Из-под песка выступали только грудь и голова.

Данте, шею которого туго обхватывал собачий ошейник, отчаянно тянулся к ней, безуспешно пытаясь пробиться сквозь песок. Ему не удавалось сдвинуться ни на сантиметр.

– КоКа, – загробным голосом произнес он, – я знал, что ты придешь.

Коломба молча подползла к нему и сжала его в объятиях. Так они и лежали до прибытия подкрепления.

Эпилог

Прошло два месяца, прежде чем Коломба и Данте оправились от ранений и заключения. Все эти два месяца расследование по делу Отца, известного под именем Марио Тирелли, продолжалось, однако многие вопросы так и остались без ответов. Кем бы ни были его спонсоры и покровители, их имена канули в небытие вместе с ним: он не доверился ни бумаге, ни единой живой душе. Предполагаемые связи Отца с ЦРУ или итальянской армией категорически отрицались, и единственным событием, идущим вразрез с этой версией, стало самоубийство отставного генерала, который вышиб себе мозги из коллекционного пистолета времен Второй мировой войны. Согласно личному делу генерала, когда-то он командовал казармой, где, прежде чем оставить армию, служил Бодини, много лет считавшийся единственным виновным в похищении Данте.

Были и другие самоубийства. Глава фонда, управлявшего «Серебряным компасом», зарезал жену и отравился газом. Вопреки тому, что некоторые газеты трубили о двойном убийстве, следствие отнесло преступление к категории убийства-самоубийства.

Несколько недель спустя в казарму карабинеров по собственной воле явился человек, утверждающий, что это он снял фотографию отряда Немца. Мужчина боялся, что его жизни угрожает опасность. Никаких доказательств своих слов он не предоставил. Он заявил, что в отряд его завербовал лично Немец, настоящее имя которого было ему неизвестно, и что он не совершал ничего предосудительного, а только обеспечивал заключенных пищей. Единственной пользой, которую принес мужчина следствию, было объяснение повязанных вокруг шеи ботинок.

– Такое у нас было прозвище: Два Ботинка, – сказал он Спинелли на допросе. – Потому что мы играли за обе стороны, так сказать: одной ногой за Италию, а другой – за Америку, сечете? Правило было такое: если мы делали что-то, что могло привлечь внимание властей, надо было привязать на этом месте ботинки, чтобы те, кому надо, все поняли и нас прикрыли.

Являлись ли показания мужчины правдой, или же он был одним из многих впечатлительных граждан, чья фантазия разыгралась от повсеместных новостей об этом громком деле, не установлено до сих пор. Покопавшись в его прошлом, следователи выяснили, что он был досрочно уволен из армии по причине наркотической зависимости. Сам же мужчина утверждал, что это был лишь предлог, выдуманный для отвода глаз.